Эпизод пятый. Владимир Тимурович

Когда Владимиру Тимуровичу сказали, что его жена умерла, он не закричал и не заплакал. В горло ему будто бы запихнули кусок мяса и Владимир Тимурович лишь тянул ноздрями воздух, чтобы не задохнуться. Он просидел несколько часов на кресле в ординаторской и кивал медсёстрам, которые подходили то ли выразить соболезнования, то ли чем-то помочь. Домой добрался к вечеру и, зайдя в квартиру, старался не смотреть по сторонам.

Казалось: горе его парализует, он ляжет на кухонный диван, словно в гроб и останется лежать там пять, девять, сорок дней, его насильно поднимут на похороны или на поминки — но нет, в обнимку с горем Владимир Тимурович неожиданно собрался, сосредоточился на прохождении традиционного русского испытания. Окутанный пеленой, он отстоял три часа к терапевту и получил справку о смерти. Снял заранее подготовленные деньги с карточки «Сбербанка», дошёл до похоронного агенства, выбрал в каталоге венки и гроб, заплатил аванс. Ночами старался не спать и не бодрствовать, полулежать на диване с закрытыми глазами и не шевелиться. Больше всего ему не хотелось погружать себя в сон и смотреть кошмары. Владимир Тимурович попросил двоюродную сестру остаться с ним на пару дней, чтобы ужас не раздавил его в пустой квартире.

Пока жена была ещё жива, похороны близкого человека представлялись ему апофеозом боли, непроглядной чернотой, состоящей из обмороков и рыданий. А оказалось, что для онкобольных похороны — так, закапывание, констатация факта. Весь ужас и он, и его жена пережили ещё до смерти. В день похорон было очень ветренно, Владимир Тимурович смотрел, как гроб опускается в могилу и думал: надо же, оказывается, шумит не сам ветер, а трясущаяся от его порывов листва, полы курток, флаги… И если лишить кладбище крестов, оград и травы, то и шуметь будет особо нечему. Вакуум. Тишина.

Спустя пару лет Владимир Тимурович понял, что тогда его закопали вместе с женой. После похорон он почти ничего не чувствовал: счастье, восторг, веселье остались в далёком прошлом. Радоваться чему-то новому Владимиру Тимуровичу было стыдно; о каком счастье может идти речь, если жена разлагается под землёй, а он стремительно забывает её лицо?

Сегодня кусок мяса снова застрял у Владимира Тимуровича в глотке. Он смотрел на мужчину, ползущего от них прочь, и понимал, что общинники добились своего. Одновременно с этим он впервые за много лет кого-то пожалел и одновременно с этим почувствовал себя живым.

За пару часов до происшествия Владимир Тимурович зашёл к аптекарю Андрею обсудить поставки медикаментов. Они быстро сверили сметы и сели пить чай, Андрей поделился парой свежих сплетен. Через полчаса Евграфыч, Сергей и слетевший с катушек внук Юрка заехали за мазью для ног. Андрей предложил мужчинам сыграть в шахматы и, неожиданно, как это обычно и бывает, партия переросла в мини-турнир. Играли с удовольствием, не замечая ни хода часов, ни происходящего вокруг, чем не преминул воспользоваться Юрка. Под шумок он улизнул из аптеки на улицу и через десять минут после побега заорал на весь двор:

— Поймал!

Крик Юрки спугнул ворону и она закаркала, улетела.

— Поймааал!

Леонид Евграфыч брякнул ладьёй о стол.

— Зачем выпустили?! Опять разорался. Сергей, посмотри, чего он там?

Сергей поднялся из-за стола и открыл входную дверь.

— Сергей! Юрка ваш мужика какого-то душит верёвкой! — крикнул женский голос снаружи.

Сергей рванул наружу. Евграфыч саркастично расхохотался:

— Всё, доигрались мы! Теперь не в дурдом, а в тюрьму поедет…

Владимир Тимурович бросился следом. На заднем дворе, прямо у забора, ограждающего заброшенный микрорайон, верхом на человеке сидел Юрка. Мальчишка тянул на себя бельевую верёвку. Сергей подбежал к Юрке и отпихнул его в сторону, выдернул из ножен кортик и срезал верёвку у основания узла. Придушенный закашлялся, схватился на миг за горло и тут же судорожно пополз к забору.

— Папа, я поймал! — кричал Юрка, — Поймал!

— Замолчи! — рявкнул Сергей.

Юрка тут же заткнулся. Вова догнал мужчину, сел на корточки — и, да, именно в этот момент страх цапнул врача за горло. Красными глазами на Владимира Тимуровича смотрел Генрих Мильц. Его лицо побагровело, на шее вздулись вены.

— Дыши. Дыши! — просипел Владимир Тимурович.

Сергей обогнул врача, держа кортик наготове. Владимир Тимурович дёрнулся было остановить сына председателя, но понял, что тело его не слушается. Нужно восстановить дыхание. Владимир Тимурович что есть силы втянул воздух ноздрями. Сергей наступил уползающему Мильцу на спину. Владимир Тимурович стал медленно выдыхать, считая до пяти.

Раз.

Сергей распорол Мильцу шов на замызганных джинсах.

Два.

Сергей откинул лоскут в сторону.

Три.

На грязной икре показалась бледно-синяя татуировка стрелы.

Четыре.

— Что там, Сергей? — крикнул ковыляющий к ним Евграфыч.

— Отец, тут коренной!

…. …. …

Пять.

— Я же говорил, деда! Я поймал! — оживился Юрка.

Мильца разобрал очередной приступ кашля. Юрка хлопнул его по затылку:

— Замолчи!

— Юра, успокойся! — крикнул Евграфыч, подходя к сыну.

— Поймал! — Юрка широко улыбнулся, — Поймал! А вы не верили!

Евграфыч оглядел Мильца. Сергей подхватил бельевую верёвку и принялся связывать пойманному руки и ноги. Мильц не сопротивлялся. Евграфыч отошёл в сторону и посмотрел на пустующую дорогу. Сергей проверил надёжность узлов, убрал кортик в ножны. Достав сигареты, подошёл к отцу.

— Нет, ну как так, Серёж, а? — сказал Евграфыч, не отрывая взгляд от колеи, — Три дня шастали по общине, ловили. И тут на тебе… Юрка!

— А ты хотел в дурдом его сдать.

— Кто ж знал! Надо ехать, звонить. Где мой посох?

Владимир Тимурович тем временем забежал в аптеку. Андрей остался внутри, сторожил товар. Недавно он заметил пропажу препаратов и теперь всеми днями торчал за прилавком. Ночью ему на смену присылали кого-нибудь из курсантов.

— Андрей, дай воды! — попросил Владимир Тимурович.

— Тебе попить?

— Нет. Не мне. Там Юрка… — Владимир Тимурович сглотнул и заставил себя продолжить, — Юрка коренного придушил.

Андрей округлил глаза и тут же принёс из подсобки бутылку воды. Владимир Тимурович выдернул её из рук аптекаря и, шатнувшись, вернулся обратно.

На улице Евграфыч искал свой посох.

— Вот здесь стоял, у стены. Да кто украдёт, кому он нужен?

Мильц лежал на животе, упирался лбом в землю. Врач перевернул его, придерживая руками и посадил. Затем ткнул горлышком бутылки в губы:

— Пей.

Юрка приволок откуда-то посох, отдал деду и присел рядом с врачом:

— Теперь тебя обменяют на ружьё! — сообщил он коренному.

— Юра, замолчи, — процедил Владимир Тимурович.

Сергей подогнал машину и открыл багажник.

— Вов, помоги засунуть.

— Давай в салон, — без особой надежды предложил Владимир Тимурович, — Он почти без сознания.

— Да не, ты смотри, он же грязный как чёрт. Салон мне изгадит.

Сергей схватил Мильца подмышки.

— Ничего, дорога до тюрьмы терпимая. Полежит. Не он первый, не он последний.

Евграфыч сел на заднее сиденье присматривать за Юркой. Как только они тронулись, Владимир Тимурович повернулся к деду:

— Евграфыч, давай его в больницу положим.

— В больницу нельзя. Больница для общинников.

— Он в тяжёлом состоянии. Умрёт в тюрьме.

— Не умрёт. Зарулим по пути в больницу, возьмёшь всё, что нужно.

— Что одиночка, что палата — разницы никакой, — добавил Сергей.

Сначала поехали до управы, Евграфычу нужно было договариваться с посадскими по телефону. Юрка пел песенки и вертелся по сторонам.

— Юрка! Ну расскажи давай, как поймал? Только по порядку. — спросил Евграфыч.

Юрка охотно рассказал.

— Он на забор полез, а я твоим супер-жезлом его по спине — бабах! А потом как в фильме, деда, на шею ему петлю — хоп! Но убивать не стал, специально остановился!

Юрка продолжил что-то верещать, но его уже никто не слушал.

— Так себе экземпляр, конечно. Худющий. — заговорил о коренном Сергей.

— Да он, похоже, полный изгой. Даже для коренного запущенный. Грязный, хилый, воняет, как протухшая тряпка, — ответил Евграфыч.

Владимир Тимурович уставился в окно. Кусок в горле таял, лёгкие задышали. Он уже просчитывал варианты.

— Папа! Папа, коренного я сдавать повезу? — кричал Юрка с заднего сиденья.

— Наверное.

— Ружьё мне обменяем?

— Если хватит, то обменяем.

— Такое же, как у тебя?

— Такое же.

Сергей посмотрел на Евграфыча в зеркало заднего вида. Они оба всё понимали.

Как только Евграфыч с Юркой вылезли из машины, Сергей обратился к Владимиру Тимуровичу:

— Вов, Юрку надо обмануть. Иначе он весь мозг проест, будет с нами проситься.

— Я накормлю его слабительным.

Сергей заулыбался.

— Хитрó!

«Хуитро» — огрызнулся врач про себя и отвернулся.

⚒︎ ⚒︎ ⚒︎

Всю дорогу Владимир Тимурович слышал, как Мильц стонет в багажнике , но как только мотор заглох, оказалось, что пленник лежит тихо. Забрав из кабинета медицинскую укладку, врач зацепил с кушетки массажный валик и попросил Сергея открыть багажник. Мильц свернулся в позу эмбриона и жмурился от света. Владимир Тимурович сунул валик ему под голову, но не сказал ни слова — рядом стоял Сергей.

— Чё ты о нём так печёшься? — спросил Сергей в салоне.

— Если умрёт, придётся ловить нового.

Ответ Владимир Тимурович придумал ещё на пути к управе.

Тюрьма походила на небольшой лайнер с охранной башней-трубой, иллюминаторами на первом этаже и палубой для прогулок на втором. После строительства тюрьму выкрасили в чёрный цвет, но за несколько сезонов краска поблёкла и здание окончательно приняло привычный русскому человеку казённый вид. Сергей подъехал ко входу, вытащил коренного из багажника и разрезал верёвку на его ногах. Мильц кое-как поплёлся к проходной, где их встретил курсант Димка, заступивший утром в наряд.

— На второй его, Димка! — поручил Сергей после приветствия, — В одиночку.

— Может, лучше в общую, рядом с проходной? — засомневался Димка, — Она всё равно пустая. Даже если сбежит, коридор длинный. Я его прикладом…

— Не надо прикладом, — сказал Владимир Тимурович, — Куда он сбежит? Он еле живой.

— Всякое может быть, Владимтимурыч. На втором, всё-таки, сидит жена Сергея Валентиныча. Мало ли.

— Хватит спорить! — рассердился Сергей, — Сказали в одиночку — значит, в одиночку!

— Ладно, ладно!

Димка взял из сейфа ключ и помог Сергею затащить коренного по лестнице.

Мимо камеры, в которой сидела Алина, Сергей прошёл, не повернувшись. Бросив коренного на кушетку в одиночке, он отряхнул рукава и засобирался обратно.

— Я в машине буду. Ты долго?

— Нет. Осмотрю и спущусь, — ответил Владимир Тимурович.

— Остаться на всякий? — спросил Димка, держась за дверь.

— Не надо. Говорю же, он еле живой. Прикрой, да и всё.

— Так точно! Позовите потом, я запру.

— Договорились.

Димка грохнул дверью. Владимир Тимурович оказался в одиночке впервые. Она и правда мало отличалась от палаты в больнице, которую восстанавливали одновременно с тюрьмой. Видимо, тогда у Громыки на складе осталась только краска двух цветов — чёрная и хаки, которой выкрасили стены. В углу стояла кушетка, правда, не застеленная, с одним только матрацем. Рядом жалась тумбочка, напротив неё висел умывальник. Владимир Тимурович тщательно вымыл руки, и надел медицинские перчатки.

Владимир Тимурович дождался, пока Димка спустится обратно на КПП.

— Коренной, ко мне лицом, — приказал он Мильцу.

Зачем-то осмотревшись, Владимир Тимурович нагнулся к Генриху и прошептал:

— В соседней камере невестка председателя, поэтому тихо. Итак. До Новгорода ты не добрался.

Мильц разлепил губы.

— В лесу всё сгнило. Ни еды, ни троп…

Владимир Тимурович смотрел на него в упор.

— А по дороге?

— Вдоль дороги вода, не спрячешься.

Владимир Тимурович отстранился, потёр виски. Прошептал на выдохе «так, ладно», раскрыл чемодан и достал тонометр.

— Сколько дней не ел?

— Три.

— Язык покажи. В обморок падал?

— Почти. Пару раз. Колотит ещё. Сердце сейчас выпрыгнет.

— Как же ты попался?

— К тебе шёл. На удачу, без остановок. Уже перелезал на взлётку, а тут…

Владимир Тимурович нажал на кнопку тонометра, на ощупь достал из укладки физраствор.

— Хребет болит.

— Это мальчишка тебя посохом огрел.

— Ублюдок.

Владимир Тимурович посмотрел на Мильца. Обычно он себе такого не позволял.

— Распоряжусь, чтобы тебе принесли еды.

— Что теперь?

— Продадут на юг.

— Мрак…

— Я что-нибудь придумаю. Потерпи немного, скоро полегчает.

— Кончились планы, Вов.

Владимир Тимурович достал из чемодана проволоку и обмотал бутылку раствора. Загнув концы, он прикрепил бутылку к решётке окна. Снял с неё крышку, обработал поверхность резиновой пробки спиртом.

— Физраствор кончится — курсант снимет катетер. Я побежал, времени мало. Держись.

Владимир Тимурович схватил укладку и вышел из камеры. Димку звать не стал. Проходя мимо камеры Алины, он приложился к глазку. Камера пустовала. Видимо, Алина гуляла на веранде.

— Наварите небольшой котелок куриного бульона, пусть ест маленькими порциями раз в два часа, — приказал он Диме у входа, —Желательно пожиже. Или позвони в столовую, скажи, что я распорядился.

— Хорошо, Владимтимурыч! Позвоню.

— Я поставил ему физраствор. Зайди через двадцать минут, вытащи катетер. Не забыл, как это делается?

— Обижаете!

— Я пластырь оставил в камере. И это… Дим. Если его заберут без меня, дай знать, хорошо? Без меня ехать опасно.

Курсант снова кивнул. Владимир Тимурович пожал ему руку и пошёл обратно в машину.

— На, — сунул он в окно Сергею флакончик натрия пикосульфата, — Двадцать капель, не больше. Через шесть часов Юрку накроет. Подходит?

— Подходит. Толик с машиной возится, раньше не поедем.

— Я домой пешком дойду, — ответил Владимир Тимурович.

— Добро, — Сергей завёл мотор, — Приходи через шесть часов в управу. Дождёмся Толика и двинем.

⚒︎ ⚒︎ ⚒︎

«Допустим, здесь я попрошусь в туалет».

Владимир Тимурович поставил кусочек сахара на карту.

«И убью, как вернусь… Нет, обоих не убью, один же за рулём. Успеет выскочить».

Врач откинулся на спинку стула и потёр лоб. Его план не складывался.

Владимир Тимурович убрал карту в ящик стола и взглянул на часы. Время на раздумья таяло, пора было ехать в управу. Владимир Тимурович накинул пальто и сел в больничный хёндай. Под зеркалом заднего вида болтался кулон в виде металлической чаши, обвитой змеей из бледно-зелёного стекла.

«Ладно, рано или поздно они выйдут в туалет. Я выстрелю им в спины. За мной фактор неожиданности».

Врач сунул руку в карман плаща и прикоснулся к барабану револьвера. Пять патронов: два на Сергея, два на Толика, один про запас. Евграфыч научил сына хорошо стрелять, в случае чего он не растеряется, единственный шанс убить Сергея — выстрелить в него исподтишка.

А может…  Пожаловаться на тошноту и пересесть в кабину. Затем кольнуть тихонечко Толика снотворным и свалить всё на его алкоголизм. Попросить Сергея подержать алкоголику руки, чтобы сделать укол. И убить сына председателя.

Убить сына председателя.

Фраза давила на Владимира Тимуровича не хуже туч, что недавно покинули город. Убить сына председателя… Тянет на камеру-одиночку и смертный приговор, а ещё на юродивого Юрку без отца и на инфаркт самого председателя.

Но ему, коренному, не всё ли равно?

Владимир Тимурович вырулил на проспект и вдавил педаль газа.

Чего он мучается? Он же никогда не мог стрелять по людям. Ладно, допустим, он убьёт и Сергея, и Толю. Дальше что? Куда они поедут? Можно сбежать в Новгород, но путь не близок. Евграфыч отправил туда стажёров, общинники быстро добьются поимки и возвращения. На север ехать опасно, там, говорят, затопило половину городов, сплошные болота.

Врач припарковал автомобиль рядом с газелью, на которой должны были везти коренного. На улице стемнело, с залива притащило холодный ветер.

Допустим, они убегут. Кто будет лечить людей? Ко нему ходит ещё три-четыре коренных — что же, бросить их умирать в высотке? И чем они будут зарабатывать в Новгороде? Врачевать опасно, рано или поздно на приём придёт общинник.

Владимир Тимурович постучал в дверь дома Евграфыча и автоматически сунул руку в карман. Кончики пальцев коснулись револьвера. Врачу снова стало не по себе.

Кого он обманывает? Он не сможет убить. Он просто подставит себя и бедолаг, что живут в высотке. Да, Генриха продадут. Но зато два человека останутся живы. В конце концов, почему ему, полумёртвому, не всё равно? Не было чувств — приплыли!

Дверь открыл Сергей.

— Вовремя, отлично. Проходи на кухню.

На кухне Сергей прикрыл дверь и прошептал Владимиру Тимуровичу:

— Юрку уже накрячило. Минут сорок уже сидит на толчке, ноет. Не переборщили мы?

Владимир Тимурович пропустил вопрос Сергея мимо ушей.

— Серёг, нам нельзя ехать. Коренной очень слаб, дорогая непростая. Кто его купит, полумёртвого?

— Мы договоримся. Побатрачит пока на лёгкой работенке, откормится. Их там нормально кормят, ты не думай.

— Давай откормим его здесь и продадим подороже.

— Нет, Вов, не получится. Надо побыстрее поставить дело на поток, из-за дождей весь урожай погиб. Разве что в студиях картошка вырастет. Но она всё равно стрёмная.

Владимир Тимурович сел на табурет и обнял чемодан.

— Не примут у нас его, только зря скатаемся.

— Вот и посмотрим. Заодно распросишь южан о требованиях.

— Серёг, давай подождём, а?

Сергей посмотрел на врача с подозрением.

— Ты чего это, Вов? Коренного пожалел?

— Нет! Нет, ты что. Просто… Хочу помочь общине.

— Так поехали, раз хочешь помочь! Давай, пошли в тюрьму. Что с Юркой делать? Боюсь, порвётся.

— Не порвётся. Напои его крепким чаем.

Сергей ушёл в глубину дома, заговорил там с Евграфычем. Владимир Тимурович представил себе Генриха на заводе.

Им там что, действительно вешают цепи как рабам из учебника по истории Древнего мира? Серьёзно? Коренные обливаются пóтом и просят еды, а южане стоят с палками и бьют их по спинам? Всех без разбора, даже тех, кто до революции не выгонял приезжих из города, не ущемлял их права. Вон они, борцы за справедливость — сидят сейчас в гостиной, обсуждают продажу людей. Таких же людей! Ну и сволочи.

У Владимира Тимуровича потемнело в глазах. Сергей вернулся и что-то сказал врачу. Владимир Тимурович не понял ни слова, но догадался, поднялся со стула. Впереди замелькали двери домов, двери автомобилей. Владимир Тимурович вставал, садился, садился и вставал, до тех пор, пока над ним снова не нависли стены тюрьмы. Теперь охранная башня напоминала своей формой весло — точно такое же, как на галерах. Надсмотрщик стоял на корме с барабаном и бил по его тугому пузу.

Р-раз!

Р-раз!

И рабы толкали галеру вниз по Финскому заливу.

— К жене подниметесь, Сергей Валентиныч? — учтиво спрашивал курсант с КПП.

— Завтра. Тащи коренного.

Тащи коренного! Р-раз!

Убить сына председателя! Р-раз!

Владимир Тимурович сунул руку в карман и нащупал револьвер, оглядел веранду на втором этаже. Тюрьма дрогнула, наклонилась, хищные глаза на башне-весле устремились ему в лоб. В горле снова пульсировал ком. Мальчишка вывел из тюрьмы Мильца.

— Р-раз! — попытался крикнуть Владимир Тимурович и рванул револьвер из кармана, — Р-ра…

Раздался выстрел, кто-то заорал. Тюрьма испуганно отпрянула. Башня рявкнула на него сверху. Владимира Тимуровича сшибло с ног, револьвер ударился о землю и грохнул ещё раз. Ком в горле вылетел наружу, но заорать врач так и не смог. Его вдавили лицом в грязь, выкрутили руку.

Тюрьма вскрикнула знакомым женским голосом — и закрыла глаза.