Эпизод второй. Евграфыч

Леонид Евграфыч ненавидел резиновые сапоги из-за своей размашистой походки. В восьмидесятых детские площадки ещё не посыпáли гравием, после дождя по ним расползались лужи. Маленький Лёня то и дело зачёрпывал воду сапогами и получал за это по шее от матери.

Когда в Петрограде начались ливни, Леониду Евграфычу пришлось выменять себе две пары: короткие, по голень, и рыбацкие, доходящие ему практически до паха.

Сегодня он с удовольствием достал из кладовки полуботинки. За две недели без дождей почва подсохла, жители общины скинули с себя дождевики и брезентовые штаны, убрали подальше зонты и калоши. Многие не достали ещё тканевые вещи и потели в противоливнёвках, но Евграфыч переоделся одним из первых.

Старик потоптался, проверяя обувь. Ступни ломило от боли. Как бы много Евграфыч их не разрабатывал, боль не утихала. Старик всё равно гулял по два часа ежедневно. «Всё лучше, чем гнить в очереди у врача» — думал Евграфыч, поднимаясь утром с постели.

Непогода ломала кости, портила кожу, насаждала туберкулёз и бронхит. Врачи загибались от потока пациентов. Людей принимали по негласной иерархии: сначала помогали детям и молодым женщинам, затем работоспособным мужчинам — и только после этого юношам, дедушкам, бабушкам, калекам и людям с неблагонадёжным прошлым. Формально подобное разделение противоречило уставу общины, но правдорубы предпочитали помалкивать — в любой момент драгоценная помощь могла понадобиться им самим. Евграфыч ненавидел унизительное ожидание в очереди и принципиально не ходил по врачам.

Дед захватил с комода папку и вышел в прихожую. Невестка Алина готовила на кухне обед.

— Суп готов. Будете?

— После поем. Мне надо дойти до Совета. Вернусь вместе с Сергеем.

Евграфыч замер на несколько секунд у соседней комнаты. Заметив, что на него косится Алина, он отогнал от себя мысли и щёлкнул замком:

— Закрой за мной.

Алина звякнула о раковину тарелкой и направилась к двери.

— Кормила его?

— Не ест.

— Совсем?

— С утра поклевал…

Евграфыч покачал головой. Алина грохнула дверью.

Дед подхватил прислонённый к стене посох и похромал на другой конец общины. Жители соседних улиц стаскивали с домов брезентовую стяжку, оголяли заплесневелые кирпичные стены. Евграфыч кивал в ответ на приветствия и старался не морщиться от боли.

Над его головой поблёскивало солнце: неуверенно, ненадежно и непривычно.

•••

Проблемы с ногами начались у Евграфыча в конце гражданской войны. В то время он возглавлял отряд из семи повстанцев. Первое время отряд существовал на сбережения бывшего бизнесмена Славы, их боевого соратника. После революции Славе удалось продать часть заграничного имущества, закупить провизию и необходимые в быту вещи. Впрочем, как бы сильно они не экономили, запасов хватило на три месяца, ровно до января. Пришлось приниматься за охоту и собирательство.

Охотой называли грабёж врага и лояльных ему жителей. Повстанцы выслеживали обозы с пьяным конвоем, искали плохо охраняемые склады или богатеньких мужичков, пережидающих войну в неприметных квартирах. Проще всего, конечно, было с мужичками: они сразу отдавали запасы, умоляя не вести их под трибунал. Евграфыч с товарищами не зверствовали и оставляли мужичку немного провизии для того, чтобы у него была возможность обдумать своё положение и не умереть от голода.

Собирательство приносило меньше прибыли, но считалось безопаснее. После революции многие квартиры пустовали: кто смог, сбежал за границу, остальные примкнули к одному из лагерей или перебрались к родственникам в регионы поспокойнее. В покинутых жилищах остались консервы, крупы и ценные вещи; они помогали группе продержаться ещё несколько дней.

С каждым разом отряд уходил всё дальше. Квартиры в безопасной зоне быстро прочесали, приходилось рисковать. К середине января Евграфыч с товарищами добрались до жилищных комплексов Крестовского острова и сразу же застряли на три дня в элитной пятиэтажке — юнионеры из дома напротив заметили лучи фонарей.

Когда отряд выходил из парадной, по ним дали короткую очередь. Славу ранило в плечо. Посовещавшись, повстанцы решили переночевать внутри — мало ли, вдруг юнионеры наберут продуктов в соседнем доме и поспешат обратно в лагерь.

Зима в том году огрызалась, врывалась в разбитые окна и захватывала жилые помещения. Евграфыч на правах старшего в группе занял комнату в глубине дома и накрылся двумя найденными одеялами. В гостиной развели костерок из мебели, вскипятили воду. Бойцы заняли позиции и договорились о дежурстве.

Перед сном повстанцы напились кипятка, чтобы согреться. Больше всего об этом пожалели братья Васильевы — после кипятка они то и дело бегали по-маленькому. Справлять нужду в комнатах Евграфыч не разрешил: кто знает, как долго им придётся просидеть в здании?

Васильевы выбегали по нужде на лестничную площадку. Под утро младший брат осмелел и встал у стены достаточно вольготно. В момент блаженства ему снесло пол-черепа. Старший не спал, выбежал на звук выстрела, обезумел и поволок брата к костерку, пытаясь прикрыть ладонью раздробленную голову. Когда он затаскивал тело на лестницу, ему трижды попали в грудь. Повстанцы нашли их мёртвыми, братья лежали на ступеньках практически в обнимку. Уносить и хоронить не стали, побоялись лечь рядом. Бойцы разломали двери лифта и отныне справляли нужду в шахту, а в помещениях с окнами ползали по-пластунски.

На утро повстанцы поняли, что уйти не получится даже с боем — вокруг здания не нашлось ни одного укрытия, двор просматривался вдоль и поперёк. Юнионеры периодически лупили по окнам, напоминая о своем присутствии, но внутрь почему-то не лезли. Связи с товарищами не было, патронов оставалось мало. Отряд оцепил этаж и следил за подходами. В крайнем случае Евграфыч приказал забираться на крышу и прыгать вниз. Каждый из них знал, что юнионеры вытворяли с пленными.

Повстанцы дежурили по очереди и вслушивались в тишину коридоров. Сапёр Веня откопал в трёхкомнатной квартире альбомы с довоенными фотографиями и скармливал их костру. Молодой Зураб то и дело отнимал у Вени альбом, разглядывал снимки:

— Не жги. Дай хоть так согреться.

Довоенное время он помнил плохо.

На третий день закончилась еда и мебель. Юнионеры принесли мегафон и призывали отряд сдаться. Если верить их словам, они расквартировались в соседнем доме на зиму и уходить никуда не собирались. Веня помрачнел, Зураб то и дело переползал из угла в угол. У Евграфыча мёрзли ноги, как бы он их ни укутывал. Дед собирался отдать приказ бежать ночью на удачу (глядишь, кто-нибудь да убежит), но тут отряду несказанно повезло.

Под утро стеной посыпал снег, ветер метелью закружил его перед окнами. Повстанцы тотчас же спрыгнули с первого этажа в сугробы и побежали в сторону дома. Евграфыч не чувствовал ступней, но вида не подавал. Желание спастись было настолько сильным, что молодой Зураб еле поспевал идти по его следам.

Юнионеры не выстрелили ни разу. Четыре часа группа бродила по заброшенным дворам, запутывала следы. Повезло. В итоге Евграфыч самостоятельно дошёл до госпиталя и только там рухнул на пол от боли и бессилия. Врачи сохранили ноги, но с тех пор от сырости, холода или резкой смены погоды ступни невыносимо ломило.

Дед считал, что заплатил мизерную цену за спасение. Он не сдавался и ежедневно провожал до школы пятиклассника Юрку.

Проводы казались довольно скучным занятием до тех пор, пока Юрка не попал в беду: побежал играть в разрушенный торговый центр и провалился под гору металлолома. Его дружка Ваську нашли на дороге переломанным и он никак не мог заговорить о случившемся, начинал задыхаться. Юрка же тронулся умом, почти ничего не ел и говорил чудные вещи. Обратно в школу его не взяли. С тех пор Евграфыч бесцельно наматывал круги по общине и это занятие казалось ему в десять раз скучнее походов в школу.

Но сегодня у деда появился повод добраться до центра. Раз в месяц представители общин Приморского района Петроградской республики собирались в здании бывшего кинотеатра и решали насущные проблемы. Евграфыч был одним из девяти представителей: четыре общины Приморского района отправляли в Совет по два человека, девятое кресло занимал монах Удельного братства. Богатырскую общину в этом году представлял только Евграфыч. Второй старейшина, Иван Валерьевич, умер два месяца назад. Нового пока так и не выбрали.

Пройдя чуть больше километра, Евграфыч зашёл в аптеку. Раз в месяц аптекарю привозили финскую мазь, выписанную Евграфычу местным врачом «за особые заслуги перед общиной».

Аптекарь вышел из подсобки на звон колокольчика.

— О, Леонид Евграфыч!

— Здравствуй, Андрей.

Евграфыч подошёл к прилавку. Андрей прицелился и медленно вложил ладонь в руку Евграфыча:

— За мазью?

— Привезли?

— Привезли! Сейчас найдём. Ну как, помогает?

— Помогает, если мазать три раза в день. Это в инструкции так написано. Но она ж через две недели заканчивается! А потом ещё хуже ломит.

— Ну, Леонид Евграфыч, — Андрей развел руки в стороны, — Сами знаете, я бы не пожалел. Совсем не достать!

— Да я верю, Андрей, верю.

Аптекарь покопался в недрах ящика и вытащил оттуда ничем не примечательный тюбик.

— Что ж ты, Леонид Евграфыч, невестку не послал?

— А то ты не знаешь. Алина теперь никуда не выходит.

Андрей достал аптекарский бланк.

— Как же так, Леонид Евграфыч? А мне говорили, что выходит. Причём, посещает весьма неожиданные места.

Евграфыч удивлённо поднял брови.

— Вот как? И какие же?

Андрей взмахнул ладонью («пять сек!»), сходил в подсобку и, судя по звукам, повыдвигал ящики комода. Вернулся с конвертом, положил его на стойку и придвинул поближе к Евграфычу. Дед сунул конверт в карман.

— Если там что-то интересное, ты знаешь — я в долгу не останусь.

Андрей выбрался из-за стойки. Взяв деда под локоть, он двинулся к выходу.

— Разберёмся, Леонид Евграфыч, разберёмся. Во вторник у меня выходной. На чай пригласишь?

Аптекарь подмигнул деду и потянул дверь на себя. Евграфыч кивнул и попрощался. Колокольчик звякнул снова.

Транспорта до кинотеатра старик так и не дождался. Последнее время автобус ходил редко — после гражданской войны исправная техника осталась только у муринцев, а они неохотно делились запчастями и заламывали цены. Местный автомеханик Толик кое-как собрал из трёх маршруток одну работоспособную и объезжал общину два раза в день за дополнительную пайку, но сегодня на маршрут не вышел. То ли снова поломались механизмы, то ли Толик ушел в непродолжительный, но мощный запой.

Спустя пятнадцать минут у остановки тормознул БМВ с оторванным багажником. В окно высунулся Заур, некогда молодой солдат из отряда Евграфыча:

— Привет, дед! На Совет собрался?

Старик заулыбался.

— Заур! Рад видеть. На Совет, куда ж ещё.

— Садись, довезу.

После войны Заур остался жить в соседней Пионерской общине и трудился там строителем. Жители Пионеры пересобирали высотки в двухэтажные таунхаусы.

Автомобиль поскакал по колдобинам. Евграфыч вцепился в ручку над дверью и старался не удариться лбом о боковое стекло.

— Как поживаешь? Всё у соседей нравится?

— Нравится, дед, нравится! Дом себе достроил!

— Большой?

— Две комнаты. Но нам чего с женой? Детей пока нет. Зато кирпичный! Только одну плиту поставили, да и ту на задний двор.

— А топить как будешь?

Заур улыбался:

— Электричество, красота! Гиви Георгиевич организовал.

Гиви Георгиевич служил одним из председателей Пионерской общины. Евграфыч считал его единственным приятелем в Совете.

Заур пронёсся по Испытателей, попетлял во дворах и тормознул у кинотеатра.

— Заезжай в гости, дед! Дом посмотришь.

— Обязательно, Заур. Как смогу — зайду, мимо не проеду. Спасибо тебе.

— Удачи там! — Заур махнул Евграфычу рукой и дал по газам куда-то в сторону Сосновки.

Охрана на входе узнала Евграфыча и пропустила без согласования. В холле уже никого не было, все сидели в первом зале, самом большом из семи. Молодой человек с фиолетовыми лычками на кителе открыл деду дверь.

В день создания республики ряды кинотеатра сломали и составили из сидений круг. Разбитый экран затянули фиолетовым флагом, в центре которого схематично изобразили Финский залив. Евграфычу флаг не нравился — своими контурами залив напоминал летящую утку.

В этом году в Совете председательствовал член Стародеревенской общины Чугуйнов — крепкий хозяйственник, чьи предки в конце прошлого века жили где-то на рязанщине. При всех его мужицких, даже немного сельских замашках, Чугуйнов вёл себя адекватно и старался следовать здравому смыслу, а не сухому регламенту. Вот и сейчас, несмотря на опоздание, он согласился подождать деда. Завидев в дверях силуэт, Чугуйнов помахал рукой:

— Заходи, Евграфыч. Заждались!

Евграфыч зашёл внутрь и направился к двум свободным местам, разглядывая присутствующих. Слева от Чугуйнова сидел его напарник, еврей по фамилии Резнер. Когда-то Резнер играл в популярной рок-группе, отсидел за торговлю марихуаной и слыл любимцем миллениалов. За ним на креслах расположились «пионеры» Гиви Георгиевич с напарником и Яков с Грядкиным — председатели из Новой Деревни, самой тихой и благополучной общины района. В углу восседал монах Удельного братства, одетый во всё чёрное. Его лицо скрывала балаклава с вышитыми на лбу песочными часами.

— Приветствую всех! Извините за опоздание. Сами знаете, ноги…

Евграфыч сел и прислонил посох к соседнему месту. Раньше это кресло занимал умерший Иван Валерьевич.

Яков, самый молодой из представителей, поёрзал на стуле:

— Ну что, начнём? Все уже заждались.

— Твоя правда.

Чугуйнов сложил на стол свежую газету и принял от секретаря повестку.

— Итак. Разбитая дорога на Богатырском… Потом. Туристская — тоже потом… Парк. А что парк? Ладно, давайте начнём с самого главного, а мелочи обсудим в частном порядке.

Чугуйнов положил листок на стол содержанием вниз.

— Соратники! Как вы уже успели заметить, дожди ушли (все усмехнулись). Наш план по очистке воды и продажи её другим республикам провалился. Судя по вашим же цифрам, — Чугуйнов перевернул листок обратно и всмотрелся в одну из таблиц, — С ресурсами у некоторых общин беда. Например, у Богатырской общины запасов хватит лишь до весны.

Все посмотрели на Евграфыча. Тот с невозмутимым видом кивнул Чугуйнову — продолжай.

— Так вот. Что будем делать? Как жить? Никто, как понимаете, просто так нам ресурсов не даст. Другие республики интересует обмен, предложить нам пока нечего. Разве что, какие-то там восстановительные решения у новодеревенских.

Грядкин поправил съезжающие с носа очки:

— Да, мы можем рассказать, как мы…

— Позже, Николай, — перебил Чугуйнов, — Так как Богатырская община пока у нас самая проблемная, давайте предоставим слово Леониду Евграфычу. К тому же, он первый по списку.

Никто не возразил. Евграфыч поднялся с места, обогнул стул и опёрся о спинку руками.

— Итак. Проблема действительно важная, это понимают все. Все же понимают?

Молчание. Дед продолжил:

— Хорошо, что все понимают. Но одного понимания недостаточно, нужны решения. Вырастить урожай на обмен мы уже не успеваем — раз. Природных ресурсов у нас нет — два. Новодеревенских на всех не хватит — три. Кажется, ситуация безвыходная. А безвыходная она потому, что мы стали слишком мягкими.

— Мягкими? — переспросил Яков.

Дед взял паузу.

— Все знают, кто я и за что боролся…

— Пожалуйста, не начинай! — Яков сморщился, но Евграфыч не обратил на него внимания.

— … в кризис коренные заботились только о себе и своих детях. Плевать они хотели на таких, как мы! Плевать они хотели на законы! А ещё они собирались превратить нас в скот, вынудить уехать обратно или собирать объедки у торговых центров.

— Но мы их победили, Леонид. — парировал председатель пионерской общины Гиви Георгиевич.

— Да, победили. Нелегко, но победили. И, заметь, поступили благородно. Мы не отобрали у них жён. Мы, в отличие от других районов, не сослали их в тайгу. Мы дали им землю! Да, не самую лучшую. Да, не самую пригодную. Но они остались жить в родном городе, они не умирают от голода. Мы даже выделили вечерний класс для их детей!

Представитель Старой Деревни Резнер снял солнцезащитные очки и обратился к Евграфычу:

— Это всё прекрасно, Леонид, но какое отношение наше великодушие имеет к обсуждаемой проблеме? Мы сейчас, вроде как, экономикой заняты, а не коренными.

Евграфыч ткнул пальцем в сторону Резнера:

— Вот! Правильно, экономикой! Мы думаем только об экономике, в этом и ошибка. Мы должны заняться и политикой, и экономикой одновременно!

— И как же? — снова перебил нетерпеливый Яков.

— Я вчера разговаривал с представителем Кировского района. Они разделяют наше беспокойство и готовы обменивать у нас коренных на разумных условиях.

Совет притих.

— Поймите, мы расплачиваемся за наше великодушие. Коренные не выращивают еду самостоятельно, а грабят наши огороды.

Чугуйнов сжал губы:

— Ну, такое и между общинниками наблюдается, так что…

— Они отбивают грузы у купцов.

— Было разок, но мы их застрелили на месте.

— Они нападают на наших жён и, что самое страшное — они заманивают в Котлован наших с вами детей.

— Ну, уж страшилки нам тут не рассказывай, Евграфыч! — возразил Яков.

Дед округлил глаза:

— Страшилки!? Кто из ваших ребятишек не слышал про клады коренных? Ну! Поднимите руки, давайте!

Все сидели неподвижно.

— Разве я рассказываю им про золото, про военную технику? Кто-то из нас самих верит в этот бред? Нет! Любой общинник рассмеётся вам в лицо, озвучь вы подобные слухи.

Евграфыч подошел к Якову и навис у него за спиной:

— Так кто же, Яша? Кто рассказывает им эти сказки?

Яков пожал плечами.

— Ну мальчишки же, Евграфыч! Выдумали тайну и носятся с ней. Мы тоже постоянно что-то выдумывали. Евграфыч, ну это совсем дикие порядки какие-то!

— Мальчишки? А не коренные ли мальчишки навешали им лапши на уши? Почему никто из нас не в силах запретить им ходить в Котлован?

— Мой вот никуда не ходит. — поддержал Якова Грядкин.

— А это потому что твой далеко живёт! — усмехнулся Гиви Георгиевич, — Богатырских оттуда за уши не оттащишь.

Евграфыч продолжил:

— Моего внука и его друга избили в Котловане. Один еле унёс ноги, второго вообще чуть не похоронили под грудой хлама. При этом, заметьте, коренные не знали о том, что дождь ушёл далеко! Они не знали, что Котлован не затопит. Они надеялись, что мой внук утонет и никто никогда не найдет его среди ржавого металлолома!

Евграфыч выдохнул.

— Хотите вы этого или нет, против нас ведётся партизанская война. Вы мне не верите, думаете про себя: «Наверное, пацаны сами пошли в Котлован и провалились». И женщин перепугали не коренные, а залетные батраки из Московии. Что ж, вспомните тогда, с чего всё начиналось? Вспомните, с чего начинали они! Мог ли ты, Семён, представить, что после квот на больничные талоны коренные ограничат выдачу хлеба?

— Не мог.

— Никто не мог! Они говорили, что больницы не справляются, что в городе не хватает докторов. Они говорили, что всех граждан России обязательно примут, это лишь… как там… «временное ограничение». А потом в регистратуре резко пропали медицинские карточки приезжих. И якобы «заболевшие» врачи убегали домой через чёрный ход.

Яков поправил галстук.

— Я считаю, что мы наказали их достаточно. Каждый имеет право на ошибку и они не исключение. Главное, что теперь у коренных нет прав. Нет прав — нет беспредела.

— Тебе хорошо говорить, Яша. Во-первых, ты молод и не помнишь деталей. Во-вторых, ты тихо живешь на отшибе республики, куда бандиты и прочая шваль не добирается. Не грабит огороды, не запугивает трудовых.

Яков всплеснул руками:

— Да что ты говоришь! Мы оплот возвращения к нормальному обществу тут вообще-то!

— Ага, сидите за нашим щитом, прогрессисты хер…

Яков вскочил, вслед за ним вскочили остальные. Представители загалдели:

— Пока вы там в проводах копаетесь, нам жрать нечего!

— И будет нечего, пока вы прозябаете в Средневековье!

— Прав Евграфыч, мы слишком добрые!

— Мы быстро всё восстановим! Двадцать первый век на дворе!

— ТИХО!!!

Чугуйнов грохнул по столу молотком.

— Устроили балаган! Сядьте все!

Чугуйнов замахал бумагами, которые держал в руке.

— Евграфыч, уйди на место! Мы услышали тебя. Все услышали?

Представители расселись по местам.

— Значит, так. Вот прямо сейчас у кого-то есть ещё предложения?

— У нас есть! — выкрикнул Грядкин.

— Давайте послушаем представителя Новодеревенской общины Грядкина.

Грядкин поднялся с места, снова снял очки и протёр их:

— Как вы знаете… Вы слышали, что мы пытаемся восстановить у себя IT-кластер. Сейчас мы собрали со всех общин специалистов, восстанавливаем связь. При содействии Пионерской общины… Если, конечно, они посодействуют… В общем, мы почти готовы запустить в тестовом режиме мобильную вышку. Дальше займемся интернетом, может, нам удастся связать сетью весь Петроград, что позволит быстро обмениваться информацией, разгрузит людей, повысит эффективность логистики…

— Так что предлагаете-то? Это мы уже слышали.

— Ну, мы…

Яков встал и отодвинул Грядкина в сторону.

— Мы предлагаем составить из наших специалистов отряды, которые помогут другим районам восстановить у себя довоенные технологии. Не бесплатно, конечно. Вторую часть спецов мы превратим в преподавателей. У нас много способной молодёжи.

Чугуйнов почесал бороду:

— И сколько нужно на обучение?

— Смотря чему. Трудяг можно подготовить за пару месяцев. Айтишников при интенсивном обучении за полгода-год.

— И сколько человек нам потребуется?

Яков замялся.

— Мы пока не считали. Где-то триста-четыреста человек могут сформировать восемьдесят групп…

— Звучит как сказка, — вмешался Евграфыч, — Мы не найдем столько людей!

— Есть ещё одно решение. Ты, Евграфыч, его не одобришь.

— И какое же, интересно?

— Среди коренных немало спецов, мы можем привлечь кого-то из них.

Евграфыч расхохотался. Представители снова загалдели.

— Вот! Я же говорю, мы слишком гуманны. А, Гиви Георгиевич, видишь? «Всё новое…»

— Нам нужны специалисты, в том числе коренные! Это выгодно в первую очередь нам! — выкрикнул с места Грядкин.

— Тихо, я сказал! Удалю сейчас!

Чугуйнов показал молотком на Грядкина. Грядкин миролюбиво зажал рот ладонью. Дождавшись тишины, Гиви Георгиевич поднял руку вверх. Чугуйнов кивнул.

— План Новодеревенской общины звучит многообещающе. Я про подготовку специалистов, конечно же, не про коренных. Но ресурсов на зиму у нас в обрез. Если в ближайшие полгода мы не накопим запасы, весной нас ждёт голод, а во время голода не до учебы.

Представители закивали.

— Думаю, нам стоит принять план Новой Деревни как долгосрочный, а в качестве быстрой меры придумать решение попроще. У меня всё.

— У кого-нибудь ещё есть конкретные предложения?

Все промолчали. Чугуйнов перевернул страницу тетради и щёлкнул пальцами. К нему подбежал мальчишка-помощник.

— Держи, — Чугуйнов вырвал из тетради два листа, — Разрежь на шестнадцать кусков и раздай всем. Проголосуем.

Мальчишка принёс ножницы, закусил губу и разрезал листы на части. Затем, сложив их стопочкой, раздал каждому по кусочку.

— Значит, так, давайте быстренько. Всем нравится план новодеревенских?

Представители подняли руки. Безмолвствующий монах Удельного братства подождал всех и тоже проголосовал за.

— Отлично, тогда на повестке два вопроса. Первый: вы «за» или «против» предложения Богатырской общины обменивать коренных? Ставим плюсы и минусы. Второй: мы начинаем реализацию плана Новой Деревни сразу же или ставим его в стратегический план на зиму? Сразу же — нолик, стратегически — единица. На всё про всё пять минут.

Евграфыч достал из внутреннего кармана куртки ручку и демонстративно поставил плюсы и единички на четырёх листочках своей общины. Сложив их, дед исподлобья взглянул на других голосующих. Несколько человек быстро приняли решение и замерли на своих местах. Чугуйнов опёрся о кулак подбородком, его взгляд, не моргая, упирался во флаг района. Подумав минуту, он черкнул что-то на клочках. К нему тут же подбежал мальчишка, на этот раз он принёс с собой холщовый мешок. Чугуйнов кинул в мешок бумажки и мальчик побежал по кругу, после чего вернулся к председателю, потряс мешок и поставил его на стол рядом с тетрадью.

— Ну что ж, посчитаем. Два сюда. Два туда. Пять. Три. Хм. А...

Чугуйнов ещё раз пересчитал две кучки.

— В общем, можете пересчитать, если не верите. По первому вопросу четыре «за», четыре «против». По правилу номер семь нашего с вами соглашения, общины, чьи представители проголосовали «за», имеют право принять локальный закон в тестовом режиме на три месяца. В этот раз, получается, до конца года. После праздников соберёмся и сравним результаты. Всем всё понятно?

Присутствующие закивали.

— Отлично! По второму вопросу: три нолика, пять единичек. Значит, на следующей неделе собираемся с новодеревенскими на планирование и расписываем конкретику. Сейчас перерыв десять минут и примем решения по отдельным общинам.

Чугуйнов записал итог в тетрадку.

— Если у кого-то не осталось вопросов, то можете не терять зря времени. Евграфыч, напоминаю, — в следующий раз от вас должен появиться второй представитель. Проводите выборы, по уставу вы можете прислать одного представителя только два раза в год. Вы свой лимит исчерпали.

Чугуйнов повернулся к выходу и крикнул:

— Антон, пригласи пока псковских!

Один из охранников побежал на второй этаж. Евграфыч хлопнул себя по карманам, поднял с пустого кресла посох и, не прощаясь, вышел на крыльцо.

Представители разбрелись по залу.

•••

Напротив кинотеатра стоял Рено Логан. За рулём сидел сын Евграфыча Сергей и курил. Левой рукой старик нащупал в кармане конверт, выданный ему аптекарем, достал его и распечатал.

«Обменяла на мышьяк 0,5 г.».

Евграфыч просунул в конверт два пальца и раздвинул края. На дне лежало обручальное кольцо Алины.

Евграфыч положил конверт в карман и поковылял к Логану, открыл помятую дверь и забрался внутрь. Сергей пожал ему руку.

— Как съезд?

— С октября по январь разрешили ловить коренных. Попробуем меняться с южанами.

— Что? Серьёзно?

— Серьёзно. Нам нужны еда и топливо, ты же помнишь.

— Ну да. Помню.

— Трогай.

Сергей рванул в сторону дома. Вечерело, но Сергей не включал фары, экономил заряд аккумулятора. Дожди закончились. Никто не знал, чем зарабатывать на жизнь дальше. Женщины расчищали пустыри для озимых. Второй председатель Иван Валерьевич перед смертью отправил десятерых общинников в Новгород учиться у местных купцов, но они вернутся только весной, не раньше.

Сергей тормознул у аптеки.

— Пойду мазь тебе заберу.

— А я уже забрал перед Советом.

Евграфыч достал тюбик из кармана.

— Чего это ты? Обычно нас посылаешь.

— Давно Андрея не видел, зашёл поздороваться.

Сергей вырулил с обочины.

— Он, кстати, завтра заглянет к нам на чай. Надо помочь ему с одним вопросом. Возьмёшь на себя, хорошо?

Сергей кивнул. Стемнело, пришлось включить фары. Улицы опустели, лишь изредка бликовали стекла придорожных домов. Запасливые люди жгли свечи.

Подъехали к дому. Сергей сбегал и отпер ворота, загнал машину под навес и помог Евграфычу вылезти наружу. Они вместе поднялись по крыльцу и втиснулись в прихожую. Евграфыч опёрся о дверь в комнату Юрки и принялся стягивать ботинки. Левый не поддавался. Евграфыч дёргал его на себя, пытаясь сковырнуть задник. Неожиданно дверь открылась и Евграфыч с оханьем грохнулся внутрь.

По комнате гуляла прохлада. В углу белела кровать, на которой зашевелился силуэт Юрки. Он поднял голову и присмотрелся к деду:

— Деда! Ты пришел?!

— Сергей, помоги мне встать! — отчеканил Евграфыч, не поворачиваясь к Юрке.

— Деда!

Юрка сполз с кровати.

— Я тебя вытащу, деда, я помогу!

Сергей зашёл в комнату, схватил отца за подмышки и потянул вверх. Внезапно в голову Евграфычу прилетела ложка.

— КАП, ДЕДА! — закричал Юрка и бросился ко взрослым — КАП!

Сергей подтолкнул отца к выходу и повернулся спиной. По спине больно ударила чашка, упала и раскололась. Юрка засмеялся. Сергей крикнул «Юра, хватит!», схватил ручку и захлопнул дверь.

— Кап!  — глухо донеслось из-за двери.

— Не полегчает ему, Серёжа, не по-лег-ча-ет!

Евграфыч ткнул пальцем в дверь и удалился на кухню.

Алина резала овощи. На шум в прихожей она не вышла.

— Садитесь есть, борщ настоялся. Где Сергей?

— Разувается. Наливай, сейчас подойдёт.

Алина погрузила половник в кастрюлю и помешала суп. Она налила пол-миски и поставила напротив Евграфыча.

— Руки-то мыли?

Алина взяла с полки вторую миску.

— Не мыл. Пойду помою.

Евграфыч поднялся с места и дошёл до ванной. Он открыл кран, тщательно вымыл руки и вытер их полотенцем. Сухими руками Евграфыч достал из кармана аптечный конверт и вытащил из него кольцо. Конверт бережно сложил обратно.

Сергей сидел за столом с ломтиком хлеба в руке. Евграфыч поковырялся ложкой в супе и цокнул языком.

— Что-то мяса многовато. Я столько не съем. Давай поменяемся, Сергей.

Алина усердно тёрла столешницу. После слов Евграфыча её плечи дрогнули. Она остановилась.

Сергей придвинул тарелку Евграфыча к себе.

— Надо бы забелить. Алин, подай сметану.

Алина развернулась, схватила со стола тарелку и выплеснула борщ в раковину. Кольцо, незаметно подброшенное Евграфычем в суп, вылетело, прочертило незамысловатую траекторию и звякнуло о нержавейку. Алина метнула взгляд в раковину и побледнела.

— Умом тронулась?! — крикнул Сергей.

Евграфыч встал из-за стола и бросил Сергею конверт с запиской.

— Вот и побелил. Запри её в комнате пока, завтра решим, что делать. И бадью эту, — он кивнул на кастрюлю с супом, — перетащи. Пусть поест вдоволь. В тюрьме плохо кормят.

Сергей рассмотрел записку, отодвинул стул и заглянул в раковину. Алина закусила рукав и безмолвно плакала.

Уходя в комнату, Евграфыч развернулся:

— И последнее. Я решил так. В октябре мы кладём Юрку в дурдом.

Алина уронила голову на руки и зарыдала.

Евграфыч посмотреopл на окаменевшего Сергея и ботнул по стене кулаком.