Татами

На рубеже двадцать первого века, когда никто ещё толком не верил, что смена тысячелетия изменит мир, страну, город или хотя бы район, мама решила отдать меня в секцию дзюдо.

Почему именно дзюдо? Я не понимаю до сих пор. В десять лет я был выше всех одноклассников. И тоньше всех одноклассников. Мои руки свисали чуть ли не до колена, а ноги росли практически от рёбер. Секция кикбоксинга плакала по мне каждый вечер. Но президент Путин занимался _дзюдо_…. К тому же, на первом родительском собрании тренер Александр Алексеевич рассказал нашим мамам про Спортроту. Дзюдоистов в армии ценили, кормили, не избивали и не отправляли воевать в Чечню.

Аргумент настолько сильно впечатлил наших мам, что на первое занятие отправились все мои друзья и приятели. Пошёл даже толстяк Пух. Пух был для меня пацаном-загадкой, я никак не мог понять, почему на уроках физкультуры он не может кувыркнуться. При его-то комплекции! Ладно, я — я постоянно бился о маты острыми локтями, задевал швы коленками, царапал копчик… А Пуху всего-то нужно было спрятать голову в пузо и покатиться.

Тренер Александр Алексеевич в синем спортивном костюме RUSSIA быстро объяснил нам, почему Пух не может кувыркнуться. Секрет таился в группировке. Из-за жира Пух не мог как следует сложиться, а оттолкнуться ему мешали слабые мышцы ног. Александр Алексеевич две недели гонял нас по залу, заставлял подтягиваться, отжиматься, таскать друг друга на спине туда-обратно. И не показал ни одного приёмчика! В итоге из всей компании курс молодого бойца выдержали лишь трое. А потом при школе открыли секцию греко-римской борьбы — и последние мои приятели предпочли заниматься поближе к дому. Первый бросок «через себя» я остался изучать совершенно один.

На удивление, я не стал в секции изгоем, хотя бороться у меня не получалось из-за высокого роста и излишней воспитанности. Никак не повлиял даже досадный случай, когда один из начинающих дзюдоистов увидел меня на районе в очках. С тех пор он стал называть меня «очкастиком», но остальные пацаны его не поддержали. Мы были постарше его на пару лет и очки уже не казались нам смешными. А ещё мне кажется, что многие просто не знали, кто я такой… Я почти уверен, что и тренер толком не помнил, как меня зовут. Я растворился в массе средних пацанов, которых и выгонять вроде жаль («Куда они пойдут? На улицу, в группировки?»), и возиться не очень-то и хотелось.

Так пролетели полгода. Мы уже выучили несколько бросков и знали значения диковинных слов вроде «ниппон» или «хансоку-макэ». Тренер поручил нам купить тетрадку в линейку. В начале каждой тренировки он объяснял нам философию дзюдо (что-то про снег на ветке и принцип использовать силу противника против него самого). Вводная часть нравилась мне больше всего — мы садились на пятки вокруг сенсея и клали тетради на татами, не хватало только чая в маленьких чашечках и красивых девушек в кимоно с измазанными побелкой лицами. Моё кимоно пошло после стирки какими-то жёлтыми пятнами, напоминавшими по цвету мочу. Я стеснялся этого подержанного кимоно, купленного у кого-то с рук по объявлению в газете и одновременно радовался, что пятна проступили исключительно выше пояса.

В конце года тренер традиционно собрал нас в круг, но вместо очередной короткой лекции озвучил важную новость.

— В январе в ДК «УАЗ» пройдут районные соревнования. Будет выступать ваш возраст. Так что пора готовиться. Вопросы?

— Все будут выступать? — крикнул с места Витька, хулиганистый и оттого заметный середнячок.

— Все, Жигулёв, все! Кто не хочет — подумайте, надо ли вам тренироваться. Я тут никого не держу.

Я подумал пару дней, но так ничего и не придумал. Мне не очень нравилось бороться, я боялся сокрушительных поражений на соревнованиях, но идти в армию не хотелось больше всего. Я знал, что там старослужащие заставят меня стирать свои носки, а если откажешься — убьют. Или покалечат табуретками. Оставят на ночь в бочке с ледяной водой. Заставят отжаться тысячу раз. Будут вымогать деньги у мамы… Ужасные картинки сменяли друг друга так быстро, что я предпочитал потерпеть семь лет и попасть в спортроту.

Как-то я сидел с бабушкой у телевизора. Она внимательно следила за очередным сериалом и, сопереживая насильно выдаваемой замуж героине, произнесла фразу «стерпится-слюбится». Вот и я стерплюсь-слюблюсь с дзюдо. В конце концов, любители дзюдо становятся даже президентами.

Декабрь пролетел стремительно. Чем подготовка отличалась от обычных тренировок, я не очень понял. Разве что, тренер стал уделять перспективным мальчишкам ещё больше времени. Тренировки закончились за два дня до Нового года. Я насдавал найденных бутылок, сложил вырученную сумму со спонсорской помощью от бабушки и купил родителям подарки. Маме — какие-то дешёвые духи, а отцу — пачку хороших сигарет Mallboro. В новогоднюю ночь отец напился и раздал всю пачку двум заигрывающим с ним бабам. Мама устроила скандал (официально из-за скотского отношения к подарку сына, но я думаю, что всё же из ревности). Потом они поочерёдно уходили из квартиры, кричали, посылали друг друга подальше, а я сидел в зале с миской оливье и терпеливо ждал, когда же наконец кто-то из них устанет. В пять утра отец ушёл окончательно и вернулся домой только третьего января, сильно помятый и похудевший. Мама заподозрила, что эти два дня он провёл у одной из новогодних баб. Скандал начался заново… В общем, все праздники они либо ссорились, либо старались друг друга не замечать, а я сидел и думал — вот почему я выбрал именно сигареты? Купил бы ему годовую подписку на спортивную газету «Чемпион» и все были бы довольны. Уж «Чемпион»-то он точно не раздавал бы всяким бабам.

Год начался отвратительно, а тут ещё эти соревнования. Девятого января я настраивался на предстоящую мне борьбу, ходил из угла в угол и не понимал, что со мной происходит. Меня колотило от волнения, но в десять лет всегда волнуешься или боишься несознательно. Мама заметила мою нервозность и дала совет: возьми с собой иконы, они тебя защитят и придадут сил. В моей комнате иконы стояли на застланной скатертью швейной машинке, я выбрал своего ангела-хранителя Артемия Антиохийского и сложил в портфель. Пошатавшись по квартире ещё с полчаса, решил рискнуть: сунул во внутренний карман портфеля старую икону Богородицы с латунными раздвигающимися створками. Эта икона досталась мне от прабабушки. Я слышал по телевизору, что старые иконы стоят дорого и за ними охотятся бандиты, поэтому всегда берёг Богородицу больше остальных. Но для первых соревнований мне требовалось сильное заступничество.

Всё это время отец ржал над моими попытками запрятать иконы поглубже. «Христосика вырастила!» — кричал он маме с дивана.

Следующим утром нас посадили в воняющий бензином красный Икарус и повезли куда-то в сторону центра. Я в центр ездил очень редко и только с родителями, чаще всего на футбол или пару раз в год на центральную набережную, которую мы показывали редким родственникам из других городов, так что с интересом наблюдал в окно незнакомые мне улицы, остановки и перекрёстки. Выглядели они абсолютно так же, как и улицы, остановки и перекрёстки рядом с моим домом, но я всё равно на подсознательном уровне чувствовал, что нахожусь на чужой территории. Автобус проехал длинную заснеженную аллею с торчащими из сугробов голыми деревьями и свернул на задний двор. Там нас высадили, пересчитали и строем повели внутрь большого здания без вывески.

Внутри пахло краской и старыми водопроводными трубами. Александр Алексеевич показал нам раздевалку. Он не пожелал никому удачи, просто громко произнёс «услышите свою фамилию — выходите на татами!» и скрылся за дверью. Якобы «поговорить с организаторами».

Мне сразу же стало не по себе. Все наши пацаны куда-то быстро подевались, я переодевался рядом с незнакомыми мне дзюдоистами. Нервничая и торопясь, я дёрнул кимоно из портфеля и выронил на пол икону — не ту, что прабабушкину, а первую, попроще. Я знал, что за веру в бога меня засмеют. Точнее, не за саму веру в бога, а за то, что я послушался маму и позволил ей напихать в мой портфель всяких там икон. По своей воле ни один уважающий себя пацан иконы брать бы не стал.

Быстро уронив кимоно на икону, я схватил её и запихнул наобум куда-то вглубь рюкзака. Затем, желая поскорее покинуть неуютную тесную раздевалку, напоминавшую мне пустую коробку с расставленными по углам лавочками, я начал спешно натягивать штаны кимоно. Запутался, конечно, чуть не упал. Пришлось сесть. Долго рылся в портфеле, с ужасом осознавая, что забыл дома пояс… Без пояса до соревнований меня бы не допустили. Всё-таки нашёл его за порванной подкладкой. Напялив чешки, пошлёпал в зал, пытаясь не потерять их по пути. Летом отец перепутал размер моей ноги и купил чешки на два размера больше.

В зале на татами сидело около сотни пацанов. Все, как один, в белых кимоно и с короткими стрижками, лишь некоторые немного выделялись ростом. У самого края сидел Диман из нашей группы. Я тут же подбежал к нему и сел рядом, радуясь, что нашёл хоть кого-то из своих.

— Здарова, — заметив меня, спокойно сказал Диман, — Ты тоже проиграл?

— Нет, — неуверенно ответил я, — А ты?

— Первый проиграл…

— А что, уже вызывают?

— Ну да, — Диман махнул рукой куда-то вперёд, — Половина наших уже выходила.

Меня пробил озноб. Я даже не подозревал, что соревнования начались. Я представлял себе, что мы начнём с какой-нибудь речи или… торжественной линейки. Как, например, на школьном турнире по футболу.

— А там по алфавиту вызывают? — спросил я Димана.

Он пожал плечами. Разговор не клеился, Диман пальцами правой руки выводил на матах какие-то невидимые узоры. Видимо, переживал из-за первого поражения. Я стал усиленно вслушиваться в звуки, доносящиеся из закрепленных под крышей динамиков. «Ба-вввв-бваааа-бабвав» — произносил динамик — «Бааабовввфф».

Тут у меня прихватило живот. На секунду я даже подумал сдаться и убежать домой. Какой из меня толк в таком состоянии? От волнения я даже не мог сфокусировать взгляд. Меня останавливало только то, что я не знал дорогу домой.

— Эй, — неожиданно пихнул меня Диман, — Ты чё сидишь-то? Тебя уже два раза звали.

Я резко вскочил с колен, посеменил вперёд. Толпа расступилась и я увидел здоровенного судью, смотрящего на меня сверху вниз.

— Ты Сошников? — строго спросил он.

Я ошалело кивнул.

— Успел, — констатировал судья, — Давай, живее.

Я выскочил на татами и тут мир вокруг зашатался. Где-то вдали звякнул гонг. До ушей донеслось грозное «ХАДЖИМЭ!». Я сделал несколько шагов в центр татами, впервые взглянул на противника — и тут же отчётливо увидел его лицо. Я увидел страх, страх ещё более дикий, нежели у меня. Худой паренёк побледнел, его губы подрагивали. Я на автомате сблизился с ним и схватил за грудки кимоно. Парень попытался сопротивляться, но я уже понял, что он согласен проиграть. Не придумав ничего лучше, я просто, по-дворовому подставил ему заднюю подножку. Парень упал на лопатки, окружающую пелену будто бы засосало пылесосом и до меня донеслась громкая команда «ИППОН!».

Я выиграл первый бой в своей жизни.

Парень с облегчением поднялся, мы суетливо поклонились друг другу и я побежал обратно к Диману, но его уже не было на прежнем месте. В зале одновременно боролись несколько пар. Видимо, Димана вызвали на второй бой…

Радость от победы продлилась недолго. Живот всё равно не отпускало, в добавок ко всему захотелось по-маленькому. Где находится туалет, я не знал, уйти надолго боялся — в общем, пришлось терпеть. На этот раз я сел поближе к судьям и расслышал свою фамилию с первого раза. Навстречу мне выкатился коренастый и лопоухий паренёк. Я привычно вцепился ему в грудки кимоно и мы начали таскать друг друга из стороны в сторону. Пытаясь сбить его с ног, я не особо понимал, что делаю — тело работало на автомате. В какой-то момент я попробовал думать головой и двигаться осознанно — и в эту же секунду парень нырнул куда-то под меня, татами закружилось перед глазами и я упал прямо на спину.

— ИППОН! — закричал судья.

Чудес не бывает. Третий бой я проиграл в партере: мы снова долго ползали на четвереньках, а я как-раз пропустил две тренировки, где разучивали уход от удержания… Соперник выиграл, я выбыл из соревнований. Одна победа, два поражения. Не так уж и плохо, если забыть, что первая победа досталась мне незаслуженно.

Я поплёлся в раздевалку. Она оказалась набита такими же неудачниками, как и я. Большинство из нас молча переодевались, не поднимая на соседей взгляд. Я отыскал в груде портфелей свой и торопливо запихал внутрь кимоно — в большом зале было холодно, очень хотелось поскорее влезть в свитер и застегнуть по горло тогда ещё абсолютно немодный оверсайз-пуховик. Прыгая на одной ноге, я натянул подштанники, поверх — джинсы, в которые надёжности ради заправил всё, что смог. Джинсы всегда были мне великоваты и даже сейчас пришлось застегнуть ремень на вторую дырку.

— Ну что, тоже всё проиграл?

Я поднял взгляд и увидел Димана. Он стоял полностью укутанный — видно было, что его руки из-за большого количества одежды под пуховиком не опускаются вдоль туловища, а расставлены слегка в стороны.

— Первую выиграл, две проиграл, — ответил я.

Лицо Димана осталось таким же безразличным. А я надеялся, что он хоть чуть-чуть позавидует…

— Домой поедешь?

Я огляделся по сторонам. Вообще-то, нас должен был повезти обратно тренер. Для этого нужно было дождаться, когда закончатся все бои. А если победит кто-то из наших то, наверное, и церемония награждения… Ждать мне не хотелось, мне хотелось поесть супа и грустить на кровати, отвернувшись к стене. Поэтому я согласился, но прежде всё же уточнил:

— А ты знаешь, как ехать?

Диман кивнул.

Я натянул на голову шапку, проследив, чтобы она доходила до переносицы. Вообще, я любил надевать шапку повыше, но отец постоянно попрекал меня тем, что высоко шапки носят только девчонки. Я не хотел прослыть девчонкой.

Диман провёл меня через аллею, которую я видел из окна автобуса. Мы остановились на разбитой остановке. Я не помню, разговаривали ли мы о чём-то, но даже если и разговаривали, то мало. В общем-то, я ничего особо о Димане не знал, кроме того, что у него есть старший брат, он тоже ходит на дзюдо и у него даже неплохо получается. Стояли мы недолго, минут пять, после чего перед нами остановился скрипящий трамвай, выкрашенный до середины красной краской. Верхняя часть его была жёлтой, фары — круглыми, а салон я не рассмотрел, потому что маршрут пролегал через центр, считался самым популярным и любой травмай в любое время суток был забит людьми под завязку. Мы стояли ближе к заднему стеклу, оно запотело и снаружи ничего не было видно, но Диман не нервничал.

— Я дорогу наизусть знаю. Нам ещё пять остановок, — ответил он мне, когда я высказал свои опасения.

Пока мы ехали, Диман рассказал мне, что его возят ещё и на гимнастику в тот самый ДК «УАЗ», где проходили соревнования. Гимнастика ему нравилась больше, особенно поролоновая яма, в которую можно прыгать и тебе ничего не будет. А ещё там был большой сетчатый батут и канат, который на самом деле кабель. «Резиновый и жжётся, если съезжаешь» — объяснил Диман. Ещё он рассказывал про кувырки, сальто и прочие впечатляющие вещи — в общем, я уже захотел было бросить нафиг это дзюдо и ездить на трамвае в ДК «УАЗ». Гимнастов наверняка тоже берут в спортроту. Они же спортсмены? Спортсмены…

На этом моменте Диман схватил меня за рукав и потянул к выходу. Мы спустились по ступенькам, обогнули бетонное ограждение трамвайной остановки и… Я огляделся вокруг.

Незнакомые дома.

Незнакомая улица.

Они такие же, как мои.

Но чужие.

— Димыч… — тревожно произнёс я, — Ты же сказал, что мы домой едем.

— Ну да, — Диман кивнул, — Вон, смотри, это мой дом. Через дорогу.

И тут я запаниковал. Дальше зала дзюдо я не ходил — родители говорили, что там, у самой границы города, опасно появляться без взрослых. Даже странно, что такой нормальный пацан как Диман рос на этом районе.

Мы перешли дорогу и Диман остановился.

— А я-то не тут живу… Я у больницы живу… — промямлил я.

— А. Да? Ну, до больницы я не пойду. Мне домой пора.

Диман покрутился из стороны в сторону.

— Вон там рынок. От рынка знаешь, как идти?

— Знаю.

— Ну ладно. Пока, — равнодушно сказал Диман, развернулся и пошёл в сторону дома.

Я побрёл туда, куда указал Диман. Пройдя полсотни метров, я немного пришёл в себя и понял, что Диман как-то неоднозначно махнул рукой в сторону. Куда поворачивать на перекрёстке — налево или направо?

На улице смеркалось. Оставаться в незнакомом районе вечером я боялся. То и дело сглатывая ком в горле, я наобум повернул налево. Навстречу мне шли хмурые взрослые в чёрных пуховиках — но это ладно, это не страшно. А вот два пацана чуть постарше, что прошли вплотную, явно намереваясь задеть меня плечом… Увернувшись от столкновения, я инстинктивно свернул в какой-то двор и побежал вдоль подъездов. Во дворе было пусто, но я всё равно ругал себя за неосмотрительность. Свернуть на чужом районе с освещённой улицы в тёмный двор — ты дурак, Тёма?

Не зная, как избежать опасности, я добежал до угла дома и прижался к стене. Уронил портфель в сугроб, развязал его и начал искать прабабушкину икону. Сожму её в руке. Бог сильнее гопников.

Я рылся в рюкзаке и елозил по дну руками, но не ощущал ладонями ничего, кроме холодного брезента. Психанув, я перевернул рюкзак и вытряхнул содержимое на утоптанный мной же пятачок рядом с сугробом. На снег упала левая чешка, смятые штаны, змейкой выскользнул пояс. Последним комком вылетела куртка кимоно и носки. Я заглянул в портфель и ещё раз тщательно проверил дно, тыча пальцами в каждый угол. Залез даже за порванную подкладку.

Икон не было. Они пропали.

Я суетливо начал расправлять измятую одежду — вдруг они зацепились за швы или завалялись в складках? Нет. Нет. Икон не было. Вот, только нашлась правая чешка.

Я запихал намокшую, посеревшую одежду обратно, закинул незастёгнутый рюкзак за спину и обречённо побрёл обратно на освещённую улицу. Страх сменился ступором, я уже не боялся старших пацанов. Что они у меня отнимут? Кому нужны мои чешки… или кимоно с подозрительными жёлтыми пятнами?

Я брёл наугад и даже переходил дорогу на красный. Я сразу же понял, что это бог забрал у меня иконы. За предыдущие грехи, за плохое поведение, за постоянную лень. Уже потом, повзрослев, я понял, что иконы тупо вытащили из портфеля. Какой-нибудь гопник, рыская по карманам в переполненной раздевалке, принял их за антиквариат. Но тогда, не имея уже ни сил, ни желания найти дорогу домой, я винил в произошедшем только себя.

Через полчаса я заметил знакомую аллею — вышел к родному району с другой стороны, довольно далеко от рынка. На душе не полегчало. Добравшись домой, я кинул рюкзак в прихожей и как приговорённый к смертной казни преступник поплёлся в комнату. В комнате я упал на колени перед швейной машинкой, где стояли оставшиеся иконы и начал просить у бога прощения. От обиды я даже немного расплакался.

На звуки из прихожей пришёл отец. Увидев меня на коленях перед иконами, он не стал издеваться. Просто молча ушёл курить в туалет.

Будь эта история вымыслом, её бы ждал волевой хэппи-энд. Осознав свою легкомысленность, я бы укрепил веру в бога, вернулся на секцию дзюдо и получил бы какой-нибудь дан. Но жизнь не любит хэппи-энды, так что на дзюдо я больше не пошёл. А через месяц передумал. Мама отвела меня к Александру Алексеевичу и попросила взять обратно. Парни в группе за месяц прошли много нового и мне пришлось совсем тяжко, так что вскоре я снова бросил дзюдо и учился жить с мыслью о предстоящей поездке в горячую точку рядом со злыми «дедушками».

Но тут в школе стали проверять зрение. Оказалось, что у меня уже минус три. Зрение убывало по единице в год. Врачи спрашивали, есть ли у кого в семье проблемы с глазами? Я отвечал, что у бабушки в её шестьдесят лет целых минус шестнадцать. Она носила толстенные очки, из-за чего её уставшие глаза казались пуговками.

Надежды на спортроту сменились ожиданием минус семи. С таким зрением в армию не брали вообще. Судя по динамике, минус семь должны были настигнуть меня в шестнадцать лет.

В эти самые шестнадцать, протерев запотевшие очки, я и рассмотрел повзрослевшего Димана. Он стоял на площади у рынка и высматривал жертву. Старшие пацаны отправили его собирать дань с лохов и ботаников. Он дёрнулся было в мою сторону, но тут его лицо изменилось. Узнал, хоть и не подал вида. Якобы равнодушно отвернулся.

Выходит, район на него всё-таки повлиял.