Ревизия Шаламова

Материал шаламовской прозы, конечно, ужасен. Речь не о качестве, нет — он ужасен именно потому, что не вызывает у читателя ничего, кроме ужаса. Сила прозы вообще измеряется физиологически — если обнаруживаешь себя ночью на кухне с коркой хлеба в левой руке и книгой в правой — значит, проза удалась.

Шаламовская проза удалась однозначно, но одновременно с этим сыграла с писателем злую шутку. Его до сих пор считают летописцем, человеком, что прошёл ад сталинских лагерей, тщательно задокументировал произошедшее и передал шокирующий слепок эпохи последующим поколениям. Между тем, самое известное шаламовское произведение, «Колымские рассказы», насыщены литературными экспериментами, отсылками и базируется на выработанной писателем теории «новой прозы» — то есть, Шаламов не столько летописец, сколько талантливый прозаик и новатор.

Исследовательница творчества Шаламова Елена Михайлик в своём сборнике «Незаконная комета» предлагает читателю взглянуть на прозу писателя именно с этого ракурса: отбросить шокирующую документальность и найти в произведениях художественную ценность.

Многослойное дно «Колымских рассказов» действительно сложно рассмотреть за силой материала — лишь читая «Незаконную комету», с удивлением обнаруживаешь, что первый колымский рассказ «На представку» копирует начало «Пиковой дамы» Пушкина, а блатные герои своими повадками и внешними чертами сильно походят на гоголевских чертей. Михайлик подробно демонстрирует нам неординарные приёмы Шаламова: где-то он перекладывает лагерные истории на структуру сказки или военной баллады, где-то адаптирует библейские сюжеты, использует говорящие фамилии, добавляет хронологический рассинхрон и сюжетные задвоения.

В том, что искусные приёмы автора тяжело разглядеть с ходу, виноват не автор и уж тем более не читатель. Шаламов следует постулатам «новой прозы» — прозы, вырастающей из документа, отличающейся тотальной достоверностью, что сближает её с пересказом. К тому же, Михайлик верно замечает, что прозу Шаламова нужно читать, погружаясь в контекст времени, параллельно изучая и тонкости советской истории и политики. Собственно, этим исследовательница и занимается — погружает читателя в контекст, сравнивая лагерный быт Солженицына с бытом Шаламова, отыскивая в рассказах заочную дискуссию с Достоевским, влияние репрессий 37-го года или второй мировой войны на лагерный быт.

Вообще, «Незаконная комета» — научный сборник, но написан он очень простым языком и практически лишен монографических интонаций. Книгу спокойно можно рекомендовать читателям-неспециалистам в пару к «Колымским рассказам». Но сборный характер книги несёт в себе и минусы: сцены из произведений, анализ приёмов и тезисы нередко повторяются, читать книгу со временем становится тяжелее — создаётся ощущение, что заходишь на штрафные круги.

Так и манит заявить: если бы издатели с автором скомпоновали статьи в последовательное цельное изложение и поменяли обложку, то из академического издания «Незаконная комета» легко превратилась бы в научпоп.

Но и в подобном формате «Незаконная комета» — издание для современной культуры редкое, важное. Конечно, Елена Михайлик не ставила целью ужить собственные выводы с современностью, но по мере чтения сборника от аналогий никуда не уйти. С момента написания «Колымских рассказов» прошло больше шестидесяти лет, мир кардинально изменился — и, погружаясь в контекст сталинской эпохи, всё равно подсознательно перекладываешь повествование на современность.

Перекладываешь и приходишь к выводу, что проза Шаламова не теряет своей актуальности. Шаламов чуть ли не единственный писатель, оценивший лагерный опыт исключительно негативно; писатель, непримиримо изобличающий блатную романтику.

«Помните, самое главное: лагерь — отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку — ни начальнику, ни арестанту не надо его видеть. Но уж если ты его видел — надо сказать правду, как бы она ни была страшна. <…> Со своей стороны я давно решил, что всю оставшуюся жизнь я посвящу именно этой правде» — из переписки с А.Солженицыным

Подобной непримиримой позиции не хватает нашей современности. Как бы этого не хотел Шаламов, воровские понятия прочно заняли своё место в молодёжной культуре, ровно как и политические заключённые, избиения в колониях, посадки ради выравнивания статистики. Обществу до сих пор в первую очередь необходим шаламовский материал.

«Незаконная комета» послужит отличным подстрочником для внимательного читателя и, что важнее, побудит его перечитать «Колымские рассказы» с нового ракурса. В этом, наверное, и состоит основной успех издания — теплится надежда, что новое прочтение Шаламова как минимум породит общественную дискуссию, а не затеряется в потоке монографий.