Сошников — Остров глухого леса
прозаэссеконтакты

Остров глухого леса

Когда ванин дед наотрез отказался переезжать в Архангельск и остался караулить разваливающийся домик под Онегой, никто из родственников не удивился—деда и без того все считали нелюдимым. Недаром же, выйдя на пенсию после долгих лет службы в торговом флоте, он тут же устроился смотрителем маяка в Белом море, но жену с собой не взял, хотя другие люди жили на маяках семьями и даже основывали династии.

Повзрослев, Ваня догадался, что дед просто-напросто разлюбил бабушку—а остальных, возможно, и вовсе никогда не любил. Дети выросли, смысл держать хозяйство пропал (овощи, мясо, яйца покупали в супермаркете), дед отбыл свой пост главы семьи и захотел наконец-то пожить для себя. Чем дед занимался на маяке, Ваня никогда не спрашивал—знал лишь, что со временем ему стало тяжело подниматься по лестницам и таскать тяжести. Деду пришлось окончательно выйти на пенсию: смотреть сутками напролёт в окно на заросшую поляну и поломанный бурями лес, да воображать, что вдалеке шумят не кроны раскачивающихся сосен, а разбивается о камни ставшее родным за десятилетия море.

Дед никогда не жаловался на старость, но Ваня видел в его глазах поволоку вековой грусти—особенно, если тучи приплывали из-за горизонта и небо темнело, напоминая деду о наливной толще Белого моря. Разговаривали они редко, моряцких баек дед не травил, употреблял лишь непонятные слова, которые Ваня зачем-то запоминал: бизань, штевень, багрец, кнежица, припой. Обычно дед задавал короткие вопросы, например, «Ну как ты, Иван?» или «Всё у тебя нормально?» и, получив на них стандартные ответы, удовлетворённо кивал, заканчивал разговор фразой «Надо будет чего—ты звони, всё устроим». Поначалу Ваня старался разбавлять ответы подробностями из жизни, но быстро понял, что деду они на самом деле не нужны, так что просто угукал в ответ. Было, однако, в этих странных диалогах что-то тёплое и родное, о чём не догадывались ни папа, ни мама, ни уж тем более бабушка.

Проводя дни бок о бок со старыми вещами, дед и сам покрывался пылью и мелкими веточками, цеплялся одеждой за гвóздики и занозы, пачкался краской, травяным соком, липовой смолой, и в последние годы стал напоминать Ване лешего. Что он охранял под Онегой, никто так и не понял: домик развалился, словно карточный, и превратился для деда в домовину—после одной из майских гроз его разбил инсульт. Несмотря на протесты родственников, Ваня самостоятельно сколотил голбец, вытащив из веранды бревно и пару досок. Друзей у деда не осталось, так что хоронили его семьёй, на поминках родственники наговорили кучу всякой чуши, начали было даже ругать деда за неучастие в делах семьи (пенсию прятал, внуками не занимался, дом продать не захотел), но бабушка тут же их оборвала: «о мёртвых либо хорошо, либо никак». По пути домой, в Архангельск, мама и бабушка поучали Ваню, что жить так же, как дед, ни в коем случае нельзя, иначе велик шанс стать бобылём или сойти с ума наедине с хвойной пустошью. В общем, никто из родственников не удивился, когда через несколько дней после похорон Ваня заявил, что уезжает в Петербург: бабушка лишь всплеснула руками, а мама продекламировала заготовленное заранее «Весь в деда!» и ушла на кухню шинковать капусту для щей.

«Почему в деда?»—возразил Ваня—«Я же в мегаполис еду, а не под Онегу», но реплика повисла в коридоре без ответа. Провожали Ваню ни тепло, ни холодно: мама приобняла, бабушка клюнула разок в щёку, отец сунул руку и промямлил что-то невразумительное, что-то вроде «ну ты давай там, это, в общем, как только, так и… ну, ты понял». Ваня понял, кинул рюкзак на третью полку плацкарта и всю дорогу размышлял: вроде бы, и Архангельск, и Петербург олицетворяют собой северную Россию, а ехать от одного города до другого целые сутки. Что уж творится на сибирском тракте, и представить страшно.

Петербург встретил Ваню тревогой и пустотой—зверствовал ковид, люди сидели по домам и вызывали курьеров, везде носили маски, перчатки, и никто не понимал, что ещё на себя нацепить, чтобы защититься. Ваня погулял по городу, который показался ему гораздо прекраснее, нежели на университетских каникулах пару лет назад. В пандемию второй мегаполис России как-то легко и податливо застыл, превратился в театральную декорацию. Дворцы, храмы, доходные дома казались Ване гипсовыми, и он даже представлял, как оператор следует за ним с камерой по пятам, вдалеке сидит режиссёр на тряпичном стульчике, а Ваня… Ваня совершенно не умел играть на камеру и фантазировать дальше стеснялся.

Ваня выбрал Петербург исключительно из-за работы. Полгода назад, ещё живя в Архангельске, он устроился работать удалённо на одну из петербургских компаний, но семье об этом не говорил. Во-первых, мама всегда осуждала его увлечение компьютером—то, что Ваня еженощно тонет в синем море экрана, не включая в комнате свет и поглощая литрами кофе, казалось ей ненормальным. Во-вторых, узнав его зарплату, Ваню заставили бы помогать старшему брату выплачивать ипотеку, чего Ваня хотел в последнюю очередь.

Компания закрыла офис на неопределённый период из-за пандемии, так что Ваня по-прежнему работал удалённо. В первый же день он нагуглил финскую компанию, сдающую в аренду квартиры в жилищном комплексе «Korpisaari». Ване импонировал скандинавский образ жизни, так что он снял однушку на первом этаже, обустроил её мебелью из Икеи, а в середину шкафа «Альфред» поставил купленные на «Озоне» модельки карбаса и маяка.

Жизнь потекла своим чередом. Родители продали автомобиль и отдали деньги брату на ипотеку, но буквально через полгода ванина сноха изменила брату с коллегой; родственники принялись делить детей, делить имущество, стыдить, угрожать, ругаться, и поэтому не видели Ваню почти полтора года—приезжать и выслушивать все эти ссоры Ваня был не в состоянии. Денег Ваня тратил мало и даже мечтал отстроить под Онегой новый дом. Долгое отсутствие на родине расстраивало его исключительно поэтому—он боялся, как бы землю не заняли какие-нибудь лихие прохиндеи или бабушка не продала участок втихаря, дабы выплатить ипотечный долг. Но мама уверяла Ваню, что всё в порядке, дом гниёт и зарастает бурьяном, лес наступает, подбирается всё ближе к избушке, и Ваня без проблем вернётся в эту нору сразу же, как только окончательно примет своё естество: будет кувыркаться там в иголках, щупать поросшие мхом камни и проваливаться по колено в водянистую жижу овражков. Мама выговаривала это с ехидством и подсознательным мазохизмом, будто желая убедиться, что от упоминания камней, болот и мха у Вани учащённо забьётся сердце или засочится слюна; но голос Вани не дрожал, дыхание не учащалось и мама разочарованно переходила к перипетиям развода старшего сына.

Ковид ослаб и компания вернулась в офис. Ваня познакомился с коллегами лично. Ребята стали звать его то побегать в VR-клубы, то поесть стейки под крафтовое пиво в пятницу вечером. Ваня отказывался и шёл домой, но вскоре понял, что город очерчен для него пятнадцатиминутной дорогой от офиса до жилищного комплекса. «Вань, ты чего, отшельник?»—спросила проджект-менеджер Лена после очередного отказа. «Может, это и правда неплохой способ выучить город»—подумал Ваня, но ответил просто—«Да нет…». Ваня начал регулярно ходить с командой по разным местам. Он даже завёл инстаграм и смотрел, как люди отмечают его на фотографиях, но сам ничего не выкладывал, хотя пару раз палец тянулся к галерее с домиком под Онегой. Но тогда пришлось бы объяснять, что это за дом, кто в нём жил и почему не живёт больше. Рассказывать про деда Ване не хотелось, не потому что было больно—просто лень, да и кому из друзей захочется выслушивать про чужое горе, пусть даже и мимоходом.

Раньше Ваня не задавался этим вопросом, но оказалось, что дружить с людьми, зарабатывающими примерно столько же, сколько и он, довольно удобно. Ребята сидели в одних и тех же заведениях, без проблем скидывались на аренду загородных домов и отелей, делили общие счета поровну, по количеству гостей. Да и жить стали все рядышком—финская компания, найденная Ваней, с удовольствием сдавала квартиры айтишникам, даже запустила реферальную программу, но Ваня в детали не вдавался, жизнь и без этого коротка. Квартиры ребят выглядели одинаково: бежевые стены, древесный ламинат, набившая оскомину икеевская мебель, поэтому Ваня подчёркивал индивидуальность своего жилища безделушками. Особенно ему полюбились модельки кораблей, которые он собирал вечерами и ставил на полку рядом с Lego. Весной Ваня даже задумался, а не выучиться ли ему на капитана судна (гены, как-никак), но ребята вовремя позвали его в яхт-тур по Балтийскому морю. Всю дорогу Ваню тошнило, не помогли ни «Драмина», ни «Авиаморе», и в тот день он решил—пусть его морской путь ограничится коллекционированием корабликов; быть может, модельки кораблей возродят тягу к морю в его детях или внуках.

Дружба помогала ребятам работать слаженно и эффективно, компания развивалась, Ваня дорос до senior-разработчика и стал уж совсем как-то неприлично зарабатывать—так, что смог купить подержанный Renault Duster буквально за три месяца, ни в чём себе не отказывая, просто переводя излишек зарплаты на соседний счёт. Самому Ване автомобиль был не нужен, он иррационально любил автобусы и метро, поэтому Duster послужил подарком на день рождения отцу. Отец был настолько потрясён, что даже выговорил членораздельную речь, в которой слова «удивлён», «не ожидал» и «дожил-таки» переплетались с «горжусь», «оправдаю» и «жму руку». Где-то в глубине души Ваня подозревал, что после его отъезда мама с бабушкой принялись воспитывать отца, и тот бы с радостью убежал от них на край Белого моря, да вот только у него не было подходящего транспорта—но теперь, когда у него снова появился автомобиль, отцу оставалось лишь сэкономить денег на несколько баков бензина. Мама неожиданно притихла (то ли поняла, что зря третировала Ваню за его увлечение компьютером, то ли тоже подозревала о скором побеге отца), а бабушка уже плохо соображала. На семейном ужине она спросила, когда уже Ванечка наконец вернётся из армии. Родственники смущённо поджимали губы, новая жена брата хихикала, а тот дёргал жену под столом за рукав блузки. В конце концов рукав треснул и молодожёны разругались—новой снохе было обидно, что её постоянно одёргивают, а брату надоело краснеть за её шуточки невпопад. Ваня окончательно убедился, что проблема брата заключалась далеко не в его спутницах, а в нём самом; брату палец в рот не клади—дай подраматизировать и поскандалить.

Отец, опробуя Duster, отвёз Ваню под Онегу, где всё действительно заросло бурьяном, а со дня на день ещё и занесло бы снегом. Ваня сходил на могилу к деду, подколотил и подкрасил голбец, подёргал зачем-то вокруг холмика траву. Отец курил в сторонке и рассматривал пожухлые травинки. Разрезав тишину, отец неожиданно признался, что со старшим сыном у него не складывается—ванин брат почти не разговаривает с отцом, да и мама с бабушкой всегда на стороне брата. Ваня попросил отца не продавать снова машину. Отец в ответ попытался попросить Ваню приезжать чаще, но замялся на середине. Ваня понял его, однако, ничего не пообещал. Новые друзья чуть ли не ежедневно присылали ему фотографии совместных посиделок в офисе. Стоя у заброшенного околотка и глядя на эти фотографии, Ваня жалел не отца, а себя.

Первый снег Ваня встретил на Петроградке, в Лопухинском саду, усеянном пожухлой листвой. Крошки снега падали в почерневшую запруду и тут же таяли, вода уже не расходилась кругами, лишь блестела подзастывшим мармеладом. Ваня понимал, что петербургские ландшафты потихоньку вытесняют ностальгию как по Онеге, так и по Архангельску.

Ребята тем временем нашли себе новое развлечение. Из угла опен-спейса сутками сочился свет мониторов, там сидел местный девопс Дима—человек железной воли, часто дежурящий по ночам, безмерно увлечённый своей профессией. Ребята заключили пари и пытались прийти на работу раньше Димы, ну или хотя бы уйти позже него, однако, никому это не удавалось. Более того: как-то раз Ване пришлось отработать экстратайм в субботу—и первым, что он услышал в пустом опен-спейсе, была музыка из диминого угла. Девопс сербал BigBon Max и смотрел сериал «Сумеречная зона», не подозревая, что в офисе есть ещё кто-то, кроме него самого. Ваня поздоровался и пожелал Диме приятного аппетита, за что Дима степенно его поблагодарил и подключил наушники. Ваня понял, что пари затянется надолго.

Вопрос «Застанем ли мы Диму на рабочем месте первого января?» стал хитом новогодней вечеринки. Отмечали у Вики и Макса—тестировщиков, которые удивительным образом познакомились в офисе, женились, и до сих пор работали в одной команде, не надоедая друг другу. Каждый обязался принести с собой по блюду, Ваня приготовил оливье по дореволюционному рецепту и украсил его кубиками желе из шампанского—эффектный приём шеф-повара Лазерзона, придающий классическому салату гэтсби-шарм. Ребята пили игристое, запускали на улице фейерверки и бегали друг за другом, проваливаясь в полумокрый ещё снег, обманчиво покрытый плотной корочкой. В два часа ночи, естественно, пошли в офис—благо, он располагался в пятнадцати минутах пешком от дома. В углу привычно мерцал свет и Вика, забежавшая в опен-спейс первая, чуть не расплакалась от досады. Впрочем, она вовремя не сдалась и уговорила ребят заглянуть за выставленные крепостной стеной мониторы. На экранах мерцали графики, но Димы на месте не было; более того, куда-то пропала его кружка в чёрно-зелёных цветах первой версии приложения Terminal. Ребята обыскали весь офис, заглянули даже в туалет и никого не нашли. Выиграв пари, Вика ликовала, а Ваня, смеясь, на обратном пути признался друзьям: ещё тогда, в рабочую субботу, он не выдержал, поделился с Димой деталями их спора, а заодно узнал причины столь аномальной посещаемости. Оказалось, что Диму недавно релоцировали из Минска, но в арендованной квартире очень плохо работал интернет. Идти домой, чтобы поспать и сразу же возвращаться, Диме не хотелось, искать новую квартиру тоже, так что он натурально ночевал в опен-спейсе, мылся в общем душе, ел готовую еду и сутками напролёт торчал за мониторами, потихоньку становясь офисным талисманом. Дима поехал отмечать Новый год к родителям, но скоро вернётся. Ребята расскажут ему и про финскую компанию, и про уютные квартиры недалеко от офиса, где в окна светит огнями телебашня и с интернетом не возникает никаких проблем.

В январе Ваня впервые заметил, что взрослеет. Набранные компанией джуниоры показались ему совсем юнцами—и, в общем-то, не только ему. Ребята даже не пытались позвать их в свою компанию, понимая, что джуниоры вряд ли примут их интересы и развлечения. Как только Ване казалось иначе, он доставал телефон и листал фотографии домика под Онегой. Эти слова: «голбец», «карбас», «кнежица», «онега»… знакомы ли они им?

На улице холодало, ребята всё чаще оставались дома, не желая добираться до офиса даже пятнадцать минут. Они пришли только на пятничную вечеринку, и убедились, что у джуниоров атрофированы лицевые мышцы. Вика предположила, что джуниоры всё детство переписывались в мессенджерах, где мимику заменяли эмоджи, кеки, лолы и прочий слэнг, так что улыбки или скукоженные лица им попросту не нужны. В этот момент Ваня на секунду почувствовал себя молодым—провалившись в лужу недалеко от офиса неделю назад, он тоже не изменился в лице, даже не матерился. Приятное чувство мелькнуло, вильнуло хвостом и больше этой зимой к нему уже не возвращалось. Вода в Лопухинском саду окончательно застыла и все модельки военных корабликов, с чувством выброшенные им 24 февраля с берега запруды, далеко-далеко разлетелись по поверхности льда.

Три дня ребята не звали Ваню на обед и он решился организовать всё сам. Вика с Максом пришли вовремя, остальные не появились. Ваня набрал Гоше, Лене, Стёпе и узнал, что они уже в Стамбуле—собрали в свете торшеров чемоданы и рванули первым же рейсом. Вика отказалась от супа, Макс всё время молчал, и казалось, что следом за мимикой в мире отмирают слова. Перед тем, как попрощаться, Вика показала Ване связку ключей—ещё при заселении ребята отдали им запасные, на случай, если нужно будет забрать что-то в их отсутствие или поливать цветы, пока они будут в отпуске. Ваня наугад выбрал ключ из связки и весь оставшийся день они с Викой и Максом пили вино у Гоши дома (белое, не красное), разглядывали полки с возникшими в них прорехами, забытую впопыхах зарядку и рассыпанный по кухне кошачий корм. Котёнок, отчего-то прозванный Флюгом, ещё не соскучился по людям и сидел под кроватью, отказываясь выходить и тереться о ноги. Под утро ребята закрыли дверь и Вика сунула ключи Ване в руку: «Давай ты хотя бы за гошиным котом посмотришь, нам ведь цветы ленкины поливать». И Ваня согласно кивнул, потому что знал—у Ленки там целый ботанический сад, проще накормить десять котов, чем запоминать эти бесконечные правила поливки сансевиерий и филодендронов.

Цветы пытались раздать по знакомым, но дело шло туго. Вика перенесла к себе больше половины, но все растения взять не решилась. Ваня помог ей отнести часть горшков в офис—джун-дизайнер уговорил директора по хозяйственной части озеленить пространство. Столы в офисе были заставлены коробками. Последнее время сюда ходили только джуниоры, да и те появлялись исключительно по принуждению, так что руководство решило отказаться от половины этажа, превратив постоянные места сотрудников в перехватывающие. Ваня с Викой заглянули в угол к девопсу Диме и не обнаружили там ни мониторов, ни сочащегося от них света. Дима уехал в Минск и, говорят, собирался уволиться, как только ему подыщут замену. Ваня забрал из ящика своего стола блокнот и зубную щётку.

Гошин кот Флюг выделывался недолго и теперь дважды в день встречал Ваню у двери. Поначалу он кусался и не давал себя гладить, а теперь даже мурлыкал и тёрся о штанину, правда, исключительно до того, как Ваня доставал пакетище с кормом и насыпал ему полную миску. Ваню задевала откровенная льстивость кота, но потом он решил, что так, может быть, даже честнее: и Флюг, и Ваня полностью понимали условия игры и не ждали друг от друга ничего иного. Иногда Ваня хватал Флюга обеими руками и насильно сажал на колени, гладил его до тех пор, пока Флюг не начинал остервенело драть кожу ваниных рук. Ваня разжимал ладони и Флюг спрыгивал на пол, жался к ламинату, нёсся под икеевскую кровать, а Ваня, чувствуя себя тираном, смахивал капельки крови с царапин и закрывал за собой дверь на оба замка.

Гоша договорился, что съедет с квартиры к майским праздникам. Ваня согласился оставить Флюга у себя, собрал все гошины вещи в коробки. Посмотрев перед уходом на отражение в зеркале, Ваня заметил, как огрубели черты его лица, как мешки под глазами и уголки губ нещадно ползли к подбородку. По стенам пустой квартиры у него за спиной то и дело бегали заголовки, новости, мнения, чёрные буквы. Но их видел только Ваня. Флюг сидел на месте недвижимо.

Ваня попросил Вику присмотреть за котом и взял билеты в Архангельск. Хотя бы на несколько дней ему необходимо было навестить онежскую вечность: послушать подзабытый уже шум леса, побродить по пустоши, посидеть на мшистых камнях. Ваня надеялся, что буквы там не бегают по коре деревьев, и не шуршат на задворках в бурьяне сводки новостей.

Отец сидел в кресле осунувшийся и небритый, мама мерила шагами коридор. Отец был против, брат и его жена—за, мама меняла мнение ежедневно. Ваня не желал спорить, но соврал им за ужином, что потерял работу, что новых вариантов в Петербурге нет, все ведущие айтишные компании покинули город. Он надеялся, что частная история близкого человека качнёт чашу весов в отцовскую сторону, но родственники промолчали. По дороге в Онегу Ваня спросил у отца: «как думаешь, хорошо ли служить смотрителем маяка на Кипре?», но отец лишь пожал плечами. Duster сломался на выезде из Архангельска. Ваня вызвал эвакуатор. До Онеги они так и не добрались.

Гоша удалённо расторг с финской компанией договор аренды. Ваня перетащил гошины вещи к себе в кладовку. Флюг быстро обжился в новой квартире, ходил по ней царём, высоко задирая нос и шевеля усами. Ваню он больше не кусал, а на пятый день забрался ночью на одеяло, утоптал лапками полянку и свернулся комочком. Под утро у Вани затекли ноги и он не без стыда перевернулся на другой бок. Флюг спрыгнул на пол, Ваня долго переживал. Через пару дней история повторилась.

Стараясь не смотреть Ване в глаза, Вика и Макс пригласили его в кофейню, что работала в соседнем доме—и там, взяв три латте, рассказали ему, что Макс нашёл новую компанию, которая не готова переводить ему зарплату в санкционные банки, так что через пять дней ребята улетают в Анталью. Оттуда на автобусе они доберутся до Каша, немного переведут дух и отправятся в Сербию. Ребята звали его в Каш с собой, но Ваня наврал, что у него нет загранника; они уговаривали его оформить документы и прилететь к ним на Балканы летом в отпуск. «Знаешь, мы могли бы поехать в Болгарию или Черногорию»—говорила Вика. Макс одобрительно качал головой. Ваня, глядя в его солнечные очки, так и не разглядел за линзами выражение глаз. Он обещал подумать, посмотрел дома цены на билеты и нажал Cmd+W.

На прощальную вечеринку к Вике и Максу пришли восемь человек, из них в России оставались Ваня и ещё одна девушка. Весь вечер по комнате витали разговоры о налоговой резидентуре, ВНЖ и денежных переводах. Ваню тактично спрашивали, почему он остаётся. Ваня отвечал, что давно мечтал уехать служить на маяк в Белом море. Девушка понимающе смотрела на Ваню и в конце вечера они обменялись телефонами, кивали друг другу, понимая, что теперь им стоит общаться чаще, раз уж они остаются, а остальные—нет. Вика с Максом обнимали Ваню на прощание, а он держал кулак у Вики на спине, не разжимая ладони—боялся выронить увесистую связку, к которой теперь добавилась ещё одна пара ключей. Во дворе ветер лизнул тёплые викины слёзы у Вани на шее. Приятное ощущение. Особенно, если знаешь, что ни в чём не виноват.

На следующий день ему не работалось. В квартире не хватало воздуха. Ваня приоткрыл окно, но лучше не стало. Прогулявшись по Лопухинскому саду, Ваня вернулся домой, взял пауэрбанк, дуделку HQD со вкусом гранатового сока, карточки, наличку и отправился по барам. Везде было скучно. Знакомиться с людьми первым Ваня не умел, звонить девушке, с которой обменялся телефонами на прощальной вечеринке Вики и Макса, ему не хотелось. Больше всего удивляло, что в барах по-прежнему играли диджей-сеты, люди выходили на улицу покурить и пообщаться, кто-то даже смеялся. От шума и алкоголя у Вани разболелась голова; он проглотил турбошаверму на Литейном и пошёл домой пешком. На мосту ему сильно захотелось в туалет и это были лучшие сорок минут за последние пару недель. Ваня думал только о том, где справить нужду и не прослыть при этом пьяным быдлом. Недалеко от офиса он увидел густые заросли кустарника. Там ему никто не помешал.

Флюг не отзывался на имя, не реагировал на кис-кис-кис. Ваня моментально протрезвел, забежал в комнату и увидел, что окно, по безалаберности оставленное им приоткрытым, распахнуто настежь. Тут же вспомнился странный грохот, услышанный им одновременно с щелчком закрывающейся двери—похоже, сквозняк распахнул окно и Флюг сбежал на улицу. У Вани перехватило дыхание. Он заполз под кровать и проверил каждый угол квартиры, хоть и чувствовал, что ничего живого здесь более не найдёт. На полу валялись транспортные кораблики, которые Флюг уронил, прыгнув на полку у телевизора. Ваня побежал на улицу, звал Флюга, но тот не откликался. Пришлось зажечь фонарик на айфоне и шарить лучом по спускам в подвалы, становиться на колени перед припаркованными автомобилями и заглядывать им под днище. Флюга нигде не было. Ваня, часто и прерывисто дыша, смотрел на котлован строящегося ЖК через дорогу. Наверняка кот нырнул туда через дыру в заборе, но на стройку Ваня всё равно бы не пошёл (переломаешь ноги, да и кто пустит поддатого паренька на закрытую территорию ночью), а вернуться домой ему не позволяла совесть: как так, потерял чужого кота, побег Флюга наверняка разобьёт Гоше сердце, да Ваня теперь и в глаза-то ему посмотреть не сможет. Так что Ваня побрёл от дома к Ботаническому саду (боже, он ведь мог и в Ботанический сад убежать!), заглядывал в каждый закуток, повторяя постоянно Флюг-Флюг-Флюг-Флюг. Ваня бродил среди деревьев у третьего корпуса ЛЭТИ и услышал, как у Ботанического сада завопили коты. Ваня ринулся туда, но никого не увидел—животные, повизжав, разбежались в разные стороны с воем. Ваня плюнул и перелез через забор на территорию сада. Он ожидал, что его тут же догонят охранники, выведут наружу или вызовут полицию, но в саду было тихо и темно, лишь где-то вдалеке фонарь разбрызгивал свет на неведомые Ване растения. Вот куда надо было отдать ленкину коллекцию. Жаль, что хорошие мысли приходят в голову слишком поздно.

Ваня пересёк неприбранный участок с кучей хлама: лопатой, подгнившими саженцами, перевёрнутой тележкой, он шёл и слушал сипение в лёгких, которое неизменно настигало его после курения. Небо должно уже было светлеть (в Петербурге всегда светлеет рано), но сад наоборот становился гуще и гуще. Ваня удивлялся, почему до сих пор не виден забор со стороны Карповки, неужели Ботанический сад такой огромный? Так уж получилось, что в саду он не бывал до этого ни разу—каждый день обещал себе пойти сюда погулять, но одновременно с этим понимал, что близость к месту убивает любые шансы им насладиться. Ваня не видел даже дышков в темноте, со всех сторон натыкался на заросли кустарника. Не желая более их обходить, он навалился на один из кустарников телом и принялся разгребать колючие ветки руками, жмурясь и боясь, что какая-нибудь из веток выколет ему глаз.

Ветви царапали щёки и лоб, было больно, но терпимо. В один момент Ваня даже запаниковал—показалось, что он увяз в кустарнике, что его опутали миллионы рук, и он уже не выберется, не докричится до смотрителей, умрёт от удушения или жажды. Ваня стал активнее работать руками и наконец увидел проблески света. Ещё пару рывков, и он вывалился на поляну, упал на колени в измазанную грязью траву. Ваня поднял взгляд и не увидел вокруг ничего, кроме закрывающего обзор бурьяна. Пришлось встать, распрямиться. Прямо на него смотрел осунувшийся дедов дом. Ваня, высоко поднимая ноги, побрёл дому навстречу. Кроссовки моментально промокли, пыльные стёкла не блестели в рассохшихся рамах, крыльцо осело, прижалось к земле. Пока ещё не летали насекомые, не щебетали рассветные птицы—и даже кроны деревьев не шумели, изображая широкое море. Ветер касался травы с островками недотаявшего снега и подталкивал Ваню вперёд. Ваня ступил на скрипучее крыльцо и дёрнул дверь на себя. Верхняя петля лязгнула, но не слетела, дверь со скрежетом отворилась. Ветер порхнул у Вани над головой.

В доме было сумрачно, но Ваня помнил маршрут наизусть. Спотыкаясь о валяющиеся в сенях вещи и поднимая пыль столбом, Ваня поднялся в горницу. За годы без хозяина печь потемнела. В полу образовалась щель. Из подклета тянуло сыростью.

— Да уж, давно я тут не был…—пробормотал Ваня и сделал пару шагов к сундуку.

Неожиданно мяукнул кот. Ваня вздрогнул. Прислушался. Кот мяукнул ещё раз. Ваня, аккуратно наступив на истлевший половик, сунул руку за сундук и вытащил оттуда вцепившегося ему в предплечье Флюга. Стряхнув с шерсти клочки пыли, Ваня сунул перепуганного кота запазуху и огляделся. Захотелось прибрать всё, вымести, подлатать. На улице рассвело. По заросшей поляне носился ветер. Ваня устало опустился на крыльцо и посмотрел вдаль. Бурьян приник к земле, кустарник оказался не таким уж и густым. Ваня рассмотрел за кустарником уже знакомый хлам: лопату, подгнившие саженцы, перевёрнутую тележку. Рядом с тележкой, вертя головой в разные стороны, стоял мужик в камуфляже и с фонариком. Кот вцепился Ване в свитер когтями. Ваня отогнул краешек куртки и погладил дрожащего Флюга по голове.

—Ну и куда ты пытался убежать, мелкий?

Ваня дал укусить себя за палец и укутал кота курткой поплотнее.

—Ну не дрожи-не дрожи. Сейчас подождём чуть-чуть и вернёмся домой. Нам ещё ленкин ботанический сад поливать.

Переделкино, май 2022